Лучше убиту бытии, чем полонену…

                                                                 «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына                                                                                         Святославова, внука Олегова »                                                             

            Момент истины, момент, когда правда становится очевидной, настал. Сегодня я расскажу военную историю своего прадеда. Историю, которую он поведал своему старшему сыну лишь однажды. Поведал очень скромно, будто стесняясь. Он не рассказывал о том, как шли против танков, как закрывали грудью доты, как брали высоты, освобождали города… Его рассказ был о другом. Он пережил ужас фашистского концентрационного лагеря. Не раз смерть останавливала на нем свой холодный взгляд. Но рядом оказывались руки его товарищей, которые, не думая о своей жизни, выхватывали моего прадеда из когтей костлявой. Его рассказ был о силе человеческого духа, о том, как в нечеловеческих условиях человек остается ЧЕЛОВЕКОМ. Мне страшно от мысли, что я могла  и не заглянуть в уголки семейной памяти. И тогда случилась бы несправедливость: никто никогда не сказал бы спасибо моему прадеду за то, что живу я и будут жить мои дети.

          Сквозь мерное постукивание вагонных колес Михаил слышал тихие голоса своих попутчиков. Ноги он уже не чувствовал. Ныло все тело. Бросало то в жар, то в холод. Страшно хотелось пить. Чьи-то руки приподняли голову и поднесли к потрескавшимся губам старую кружку. Вода была холодной и пахла машинным маслом. Михаил сделал несколько глотков и спросил:

- Едем куда?

-Очнулся?- над ним склонилась стриженая голова. – В лагерь везут. Говорят куда-то под Дрезден.

       Михаил закрыл глаза. Память не давала заснуть. Она доставала из дальних уголков воспоминания и перелистывала их, заставляя вновь и вновь пережить то, что уже было пережито.  Этой ночью в душном вагоне поезда, уносящего пленных солдат в неизвестность, мой прадед, Золин Михаил Алексеевич, вспомнил  свое родное село Болхуны Астраханской губернии, церковно-приходскую школу, закончив два класса которой, он, как и все в то время, пошёл работать. Вспомнил, как в 1922 году всем селом его провожали в Красную армию. Как отслужил, вернулся в родное село и женился на скромной и работящей Ксении. Семья Золиных была большая, но дружная. Жили все вместе, в одном доме, одним хозяйством четыре семьи. За это и расплатились в 1928 году. Семью раскулачили и, отобрав всё, отправили на поселение в село Коклюй Травинского района. Так мой прадед впервые столкнулся с несправедливой машиной советской власти. Первый, но не последний.

       Михаил помнил, как трудно было налаживать жизнь на новом месте. Страшно было ему смотреть на жену, во время похорон их дочки, умершей от истощения. Чтобы спасти семью, вступил в колхоз. Работал хорошо. Спокойный, рассудительный, он пользовался авторитетом у сельчан. Они избрали его секретарем сельского совета. Жизнь стала налаживаться…

      Михаил сморщился, но не от боли, которая пронзала растерзанную ногу. Боль причиняла память. Он вспомнил, как из репродуктора, висящего на столбе у сельского совета, вырвалось страшное слово «ВОЙНА».  Подобно вороньему карканью, пронеслось оно над селом и поселило в людские души тревогу, страх на долгие четыре года. С первых же дней войны Михаил стал проситься на фронт. Но на все его просьбы отвечали отказом: кто-то ведь должен работать и в тылу. И он работал. Работал и продолжал писать прошение за прошением.  В начале 1942 года пришла повестка. Михаилу Алексеевичу было на тот момент 41 год.

     Полетели в дом Золиных фронтовые треугольнички. Письма писал короткие, но полные оптимизма и веры в победу. Писал… Тоскливо заныло под ложечкой от мысли, что родные уже, наверное,  получили оповещение о том, что он пропал без вести.    Под  Харьковым часть, в которой служил Михаил, оказалась в окружении. При попытке прорыва он был ранен в ногу и попал в плен к румынам. Помнит, как какой-то солдат в толпе пленных тихо произнес: «Повезло». Румыны раненых не добивали. Солдатское «повезло» резало ухо. Можно ли назвать жизнь в плену везением? Эх, если бы не нога… Передвигаться сам не мог. Два солдатика подхватили под руки и встали в центре колонны. Шли долго. Михаил терял сознание от потери крови и жуткой боли, разливающейся от ноги по всему телу. Но товарищи не давали ему упасть. Тогда, еле передвигаясь по пыльной дороге, мой прадед впервые ощутил, что значит плечо товарищей. Пленных пригнали на вокзал и затолкали в вагоны. Двери закрылись…

    Эшелон прибыл в Дрезден, в лагерь для военнопленных. Здесь были и французы, и англичане, и советские солдаты. К работе в шахтах допускались лишь те, кто мог стоять на ногах. Михаил к их числу не относился. Позже он узнает, что «Красному  Кресту» запрещалось оказывать помощь советским военнопленным. От тяжело раненных фашисты избавлялись. Но товарищи не дали ему погибнуть.  Они взяли его с собой в шахту и там спрятали в забое. Выдал он себя сам. Нога воспалилась. Впав в горячку, солдат стонал. В таком бессознательном состоянии его и обнаружил надзиратель. Сквозь затуманенное сознание Миша слышал карканье надзирателя, свист плети, рассекающей воздух, треск лопающейся кожи на спинах пленных. Ослабевшие руки погрузили его в вагонетку и засыпали породой. Вагонетка медленно поползла наверх. Мыслей не было. Просто хотелось, чтобы все быстрее закончилось. Вагонетку опрокинуло…

     Очнулся Михаил… на кровати. Боли не было. Пошевелил ногами, руками – работают. Огляделся. Вокруг лежали люди. Неужели госпиталь?! Хотел было позвать кого-нибудь, но сосед, лежащий напротив, поднес палец к губам: «Молчи». Потом Миша узнает, что после работы товарищи вернулись, чтобы похоронить его, но он проявил признаки жизни. Французские военнопленные отнесли его в свой госпиталь и оставили там под французской фамилией. Так Михаил понял, что человечность не знает национальностей, ей неведомы языковые барьеры, она не боится смерти. И еще он думал о том, что в очередной раз судьба благосклонна к нему. Он остался в живых, значит нужно жить. Жить и верить, что освобождение придет.

    И оно пришло. В конце 1944 года фашисты зашевелились. По лагерю поползли слухи о том, что гитлеровцы готовятся его взорвать. Но их планам не суждено было сбыться. Лагерь был освобожден. Но для узников, переживших фашистский плен, время повернулось вспять. Вновь вокзал…Эшелон…Лагерь… Только теперь это был советский лагерь. Лагерь, где отбывали срок те, кто посмел выжить, кто не сломался от боли, голода, страха и унижений! Те, кто, выиграв схватку со смертью, оказались виноватыми в том, что не проиграли ей! Среди них был и Михаил Алексеевич Золин, мой прадед.

     Проверка личности и выяснение обстоятельств, повлекших за собой плен, затянулись на два года. Домой Михаил вернулся лишь в сорок седьмом. Вернулся и стал жить… Правда, после войны прожил недолго. Всего двенадцать лет. Годы, проведенные в лагерях, дали о себе знать.

     Я часто думаю, почему прадед не рассказывал о своем военном прошлом? Возможно, из-за природной скромности. А возможно, ему внушили чувство вины перед Родиной. Уж очень долго с высоких трибун раздавалось: «Был в плену, значит предатель!» Мне хотелось бы увидеть, как повели себя эти крикуны, если бы им довелось испытать то, что пережил мой прадед. Да, на фронте, как и в мирной жизни, отнюдь не все были героями. Были и трусы, и подлецы, и обыкновенные, нерешительные люди. Но ведь были и те, кто, как и мой прадед, попал в плен не по своей воле. Им, испытавшим ад на земле, оставшимся в тени героических соотечественников, я и посвящаю свой рассказ.

      И пусть в нашем семейном гардеробе не висит китель с орденами и медалями, нам есть, чем гордиться! Преклоняясь перед силой человеческого духа, сегодня я делаю то, что должна была сделать давно. Я говорю своему прадеду Золину Михаилу Алексеевичу: «Спасибо тебе, дед, за Победу! Спасибо за то, что, пройдя семь кругов ада, ты выстоял! Не сломался! Выжил! Я горжусь тобой, дед!»