«25 августа 1941 года я уходил на фронт. Всех, кто из бывших сибирских казаков, бывших кавалеристов гражданской войны собрали по таёжным деревням и сёлам и привезли в Бийск.
Не думал я тогда, что мать больше не увижу, она умерла в 1943-м, похоронена в Широком Лугу. И сынок мой старший Коля рядом с ней. Не всем военная голодуха позволила выжить.
Меня определили в 235 кавалерийский полк 73-й отдельной Сибирской кавалерийской дивизии. Дивизия была только-только сформированной, поэтому нас поселили в специальном учебном лагере и обучали сабельному и ружейному бою. Вскоре из Монголии прибыли кони, их начали объезжать.
В ноябре мы отбыли на станцию Бийск, погрузились в эшелоны и отправились на фронт. Но сначала прибыли в деревню Смолево под Шатурой, охраняли электростанцию. Конными разъездами прочёсывали лес, задерживали диверсантов...
Мне уже тридцать седьмой шёл. Хлопцы меня – Филиппычем звали, не иначе. А молодые ребята к концу войны и вовсе батей звали. Из-за возраста меня вскоре определили в команду коноводов. В конной атаке мы вместе со всеми, а в пешей забираем коней и уводим в укрытие. При артналётах и бомбёжках кони тоже на нашей ответственности. Хлопотное, очень тяжёлое дело, враг всегда стремился в первую очередь конский состав положить, поэтому забот хватало, и смертность среди коноводов была высокая, как и среди коней…
Перед уходом на передовую к нам в дивизию прибыл Семён Михайлович Будённый. Лично я его близко так и не видел, в строю стоял во второй линии, а он далеко, напутствовал нас. С тем мы и ушли воевать. Это был уже январь 1942 года. Нас сильно мучили глубокие снега. Враг атаковал часто, воевали пешим строем против пехоты и танков, поэтому кони гибли массой. Удерживать их в укрытии не было никакой возможности. А вскоре приказ: двигаться вперёд на Воронеж, затем - на Луганск.
Опять полк сел на коней. За нами шли танкисты, связисты, медики. Шли с боями. Под станцией Бутурлиновской я получил пулевое ранение в ногу и до лета пролежал в госпитале. А в конце лета наша 73-я сибирская дивизия вошла в состав 55-й кавдивизии, сменила её и приняла её номер. Осенью 1942 года весь наш 8-й кавалерийский корпус из трёх дивизий двинулся на Дон. На нас возлагали задачу прорыва под Сталинградом и чистку тылов противника. Дон встретил нас неласково - снарядом и пулей. Перед нами были румыны».
При выходе из тылового прорыва Степан Филиппович Смышляев второй раз был ранен, и вновь в ту же ногу. После госпиталя ему удалось вновь вернуться в родной полк. «Опять наша дивизия вместе с Башкирской в прорыв вошла, - пишет далее Степан Смышляев. - Это уже февраль 1943 года. Наш второй эскадрон полностью обновился.
Хлопцы в основном с Дона, на месте призваны, молодёжь зелёная, но казачья, лихая. Тогда-то они меня и стали батей называть и Филиппычем – я единственный от прежнего эскадрона живым остался, да и под сорок мне было, седины много появилось. Прорыв неудачным получился. Ушли мы без танковой поддержки, да и обозы порастеряли. А в них не только продовольствие, но и боеприпасы. И опять пришлось брать врага в основном на клинок.
Неожиданными ударами нам удалось уничтожать одно немецкое подразделение за другим. Но воткнулись в село Чернухино, где в атаке полёг целый эскадрон разведчиков нашего полка. Чернухино вообще запомнилось нашими сплошными неудачами. Спасла положение соседняя горно-кавалерийская дивизия. Они отрезали противнику железную дорогу между Дебальцево и Ворошиловградом, оставив его без боезапаса и подкрепления. И только тогда мы всеми силами навалились на Ворошиловград и вошли в него. Мы двумя эскадронами остановились на краю города в частном секторе. Люди встречали нас, как героев, у некоторых даже стопочка-другая нашлась.
Спать улеглись по сараям, офицеры ушли в дома по приглашению хозяев. А утром вдруг прискакал из штаба полковник Макаров и объявил построение. Коней держали в поводу. Стояли смирно. Макаров был серьёзен. Громко зачитал нам приказ Народного комиссариата обороны о том, что наш 8-й кавалерийский корпус за героизм, проявленный в боях за советскую Родину, переименован в 7-й гвардейский кавалерийский корпус. Мы стали гвардейцами! Дружно закричали «Ура!» - Но это ещё не всё, - громко и радостно сказал полковник. – Все три наши дивизии получают тоже другие номера, потому что это гвардейские номера. Сибиряки получают номер 14, алтайцы – 15, башкиры – 16. Теперь вы гвардейские кавалерийские дивизии и полки! И скажу по секрету, рассматривается вопрос о присвоении нам наименования казачьих кавалерийских дивизий. Пока рассматривают, так что рано радоваться. А вообще, молодцы, хлопцы! Поздравляю! И пошёл обнимать командиров дивизий и полков. Мы опять дружно кричали «Ура!». Подъехал обоз, раздали водочку, накормили.
На сердце радостно, гордость в душе. «Вот мои узнают, что я теперь гвардеец». Все дружно сели писать письма». Далее боевой путь кавалеристов пролегал через Украину, корпус участвовал в Черниговской операции, затем форсировал Днепр.
«Хорошо, что наш берег был густо заросшим высоким кустарником, и противник долго нас не обнаруживал. Ширина Днепра около полукилометра, глубина, как оказалось, 5-6 метров. К каждому плоту привязывали длинную верёвку, конец которой оставался на берегу. Это для того, чтобы плот можно было вернуть для следующего рейса. Я же нашёл себе пустую бочку из-под горючего, привязал к ней длинную доску, а к ней – коня, чтобы он был спрятан за бочкой. Первыми пошли сибиряки из 14-й кавдивизии, за ними башкиры и мы, алтайцы.
Сибиряки дошли до правого берега скрытно, без единого выстрела, а когда завязали бой, захватывая плацдарм, немец стал освещать реку и ударил по ней из артиллерии. Мы пошли уже под пулями и снарядами. Вода просто кипела. Моя бочка не крутилась только потому, что я привязал к ней доску. Конь мой плыл спокойно, на разрывы не реагировал. Я держался за уздечку. Попону ещё на берегу свернул и тоже привязал к доске, как и вещмешок. Но вот немец применил минометы. Плоты разлетались в щепки, люди и кони гибли массами. Кувыркнуло и мою бочку, доска от неё отвязалась и поплыла вниз вместе с моими вещами. Мы с конём поплыли сами. Вскоре вышли на мель, отдохнули, поплыли дальше. До берега оставалось немного, когда мина ударила прямо перед мордой коня. Меня спасло то, что я был за его крупом. Конь мой погиб, а я всё же выплыл.
Без сил распластался на камнях под высоким обрывом. Здесь была мёртвая зона, можно было расслабиться. Но недолго. Подплывали другие бойцы и командиры, торопили. Этот кусок берега был уже наш, сибиряки его удерживали, хотя немец активно контратаковал. Всех выплывших коней оставили под берегом, в мёртвой зоне. Я, как старший коновод, выпросил у командира какого-то башкирского эскадрона трёх конников, и мы стали собирать коней и сгонять их под кручу. Остальные ребята стали забираться наверх, на крутой берег и вливались в ряды воюющих сибиряков.
Всё больше и больше выплывало наших к берегу. И кони пошли массой. Это радовало. Следом стали подходить плоты и понтоны с артиллерией и минометными расчётами. Пришла и кухня, а там и фураж. Значит, мы форсировали Днепро-батюшку! Значит, наша взяла!»
Далее было белорусское Полесье, опять тяжёлые бои, в том числе сабельные. «Все-таки я запустил, не залечил свою простуду, она постепенно переросла в двухстороннее воспаление лёгких, и меня отправили в армейский госпиталь. Болезнь протекала тяжело, я буквально задыхался, думал, что и не выкарабкаюсь, плохо ел, потерял в весе, но лекарства и уход сделали своё дело и через месяц я пошёл на поправку.
Наш корпус тем временем находился в резерве 2-го Белорусского фронта, и я легко нашёл свой полк после выписки из госпиталя. Буквально перед моим приездом корпус посещал маршал Семён Михайлович Буденный, и я долго сожалел, что не застал и не увидел его. Медаль «За боевые заслуги» мне бы вручил он, как вручал многим нашим бойцам и командирам, а теперь передал её мне командир полка гвардии майор Мишуков. Но при этом пояснил: - Из рук маршала Будённого. Гордись, Степан Филиппович!
Всю весну и часть лета 1944 года мы вели ожесточённые бои под Ковелем. Немец там зацепился крепко, и 1-й Белорусский фронт, которому нас подчинили, теряя силы, пытался выдавить его за речку Турью. Речка-то – пустяк, а форсировать не получалось. Здесь мы не раз схватывались с немецкими егерями и венгерской пехотой. В результате встали в оборону и до мая сдерживали натиски противника…
К концу июля 1944 года наши 14-я и 15-я кавалерийские дивизии вышли к Западному Бугу с целью форсировать его. - Постоим ещё хоть немного на родной земле, - говорили хлопцы, докуривая самокрутки. – За речкой – Польша. Как-то она нас встретит? - Ясно, как. Огнём фашистов! – посмеивались другие. Нашу переправу прикрывала артиллерия и зенитчики, отгонявшие «Мессеры», которые тут же налетели, словно оводы. Нашему полку выпало форсирование уже в сумерках, поэтому мы переправились вместе с конями относительно благополучно. Вышли на правый берег уже в темноте. Следом за нами пошли башкиры, затем танкисты и артиллерия на понтонах. - Польша, братцы! – весёлым возгласом поддержал нас комиссар полка Байдаченко. – Освободили мы свою Родину, теперь наш долг освободить братскую Польшу и идти дальше, на Берлин!
Нашей дивизии была поставлена задача выйти на польский город Хелм. Не дожидаясь рассвета, мы сели в сёдла и пошли вперёд. Разведка докладывала, что немец быстрым темпом отходит. Сопротивления не было, и к утру перед нами открылись окраины Хелма. Быстрой конной атакой мы вошли в город. Сопротивлялись лишь отдельные группы автоматчиков, но нам удавалось их быстро ликвидировать». При проходе через Польшу конники приняли участие в освобождении Варшавы. «К концу января 1945 года мы подошли близко к Одеру, неподалеку был город Грюнберг, сейчас это Зелёна-Гура. За рекой была уже Германия. Не верилось, что, форсировав Одер, мы вступим на землю ненавистного врага. Хлопцы то и дело спрашивали командиров, доверят ли нам брать Берлин. Всем этого хотелось. Командиры неизменно отвечали: «А как же без нас! Мы ведь гоним его от самой Москвы. И загоним в логово!» И, шутя, добавляли: «Кто самолично Гитлера возьмёт на клинок – сразу дважды Героя дадут! Вдвоём возьмёте – Звёзды поделят. Так что старайтесь в одиночку его поймать».
29 января 1945 года первым форсировал Одер 56-й гвардейский кавалерийский полк 14-й дивизии. За ними пошли и мы. С этого времени наши кони уже топтали германскую землю провинции Бранденбург. Командиры говорили, что именно в этой провинции находится Берлин». Корпус не брал центр Берлина, не атаковал Рейхстаг. Алтайским конникам достались окраины. Тяжело дался город Ратенов, находящийся уже в зоне Берлина. «Немцы вообще дрались отчаянно, понимая, что конец у них один. Наконец в небе появились наши самолёты. Под ударами бомб посыпались немецкие укрепления Ратенова. После бомбометания мы пошли в атаку. Штурмом лично руководил командир корпуса генерал-лейтенант Константинов. Пришлось брать дом за домом, улицу за улицей.
1 мая башкиры уже взяли Бранденбург, а мы и 3 мая ещё зачищали Ратенов. И вот 4 мая бои закончились. Ратенов лежал в руинах – так мы размолотили его из трофейных фаустпатронов. А что было делать, если немец не сдавался и бился отчаянно. Приходилось брать его даже поэтажно, загоняя на чердаки и крыши и уничтожая затем гранатами и автоматным огнём. А сколько же наших погибло, не дожив буквально считанные дни до Победы… В Ратенове и Бранденбурге мы оставили большие братские могилы.
9 мая пришла весть о Победе! Мы так и не вошли в сам Берлин, но почистили его пригороды, и это нам засчитали, как участие во взятии Берлина. Позже я получил медаль «За взятие Берлина». Наш 7-й гвардейский кавалерийский Краснознамённый, ордена Ленина, ордена Суворова корпус получил наименование Бранденбургский. Берлин брали и другие конногвардейские корпуса. Командование разрешило конникам пройти колонной через поверженный Берлин. И мы шли и шли бесконечной вереницей, огибая развалины. Путь нам показывали девчонки-регулировщицы. Это про нас Даниил Покрасс написал песню: «Казаки, казаки, едут, едут по Берлину наши казаки!» Выйдя из Берлина, мы отправились к месту постоянной дислокации корпуса на территории Советского Союза. Но по пути многих из нас отпускали домой по демобилизации. Попал под это и я. Каждому оставили боевого коня и шашку. С ними я и прибыл домой в Широкий Луг и обнял жену, детей и отца…» (Рассказ, в основном, написан автором в 1978 году, дополнен устным рассказом под запись внуку Александру Смышляеву в 1981 году. Литературная обработка внука Александра Смышляева. Здесь приведён лишь фрагмент. Полностью Записки будут опубликованы в журнале «Наш современник»).