Этих дней не смолкнет слава

                                                                                                         Есть в арсенале наших слов

                                                                                                         одно из лучших - ВЕТЕРАНЫ.

                                                                                                         В нём ВЕТЕР яростных боёв                          

                                                                                                         и боль святой отцовской РАНЫ

                                                                                                                          (Светлана Гужева)                                                                                                                                                                                                                                               

   Сколько помню своё отрочество, отец за пишущей машинкой стучит по буквам, печатает «Макея». В 1954 году вышла в свет его книга о боевой жизни партизанского отряда, в которой он принимал непосредственное участие. В лесах Белоруссии в годы Великой Отечественной войны широко развёрнулось партизанское движение. Командиром 620 партизанского отряда имени Чапаева был молодой лейтенант, Макей Севастьянович Михолап. Отец рассказывал, как попал в его отряд, вырвавшись из Могилёвского концлагеря. В партизаны шёл не один. Дорогу в лес ему решились показать семнадцатилетние хлопцы, которые в пути прониклись к истощённому раненому красноармейцу состраданием и уважением. В самой глухой лесной чащобе нарвались они на полицаев, шнырявших в лесу. «Куда путь держите?» - спросили отца, старшего в группе, воткнув дуло автомата в его живот. Отец содрогнулся, но, не отводя глаз, ответил: «Идём в партизаны». Бесконечными показались секунды, отделявшие жизнь от смерти. Мысль о конце тяжёлым обухом отодвинула другая, более страшная - «из-за меня пропадут хлопцы». Но полицаи рассмеялись, похвалили отца. « Герой! И хлопцы твои держались молодцом. Покажем вам дорогу к Макею». Так отец прошёл суровую проверку. «Полицаи» оказались переодетыми партизанами, шли по заданию, намекали, для установления связи со старостой села. А хлопцы пронесли отвагу до конца войны. Домой так и не вернулись. Воевали. О страшной войне, отдельных эпизодах из своей жизни отец рассказывал не часто, потому в разные годы слушала я его с большим интересом и вниманием. В 1940 году отец окончил Московский индустриально – педагогический институт имени К. Либкнехта и вместе с семьёй (со мной и мамой) выехал на работу в Западную Белоруссию, которая до 1939 года была территорией Польши. В городе Бельске он был назначен директором польской школы. Но через несколько месяцев пришла повестка из военкомата. Призывали на краткосрочные военные учения. К жене и годовалой дочери он не вернулся. Война застала его под Брестом в должности командира роты. В первом же бою за Могилёвым на реке Сожь отец был ранен. «Я ещё бежал в атаку на ноге, перебитой ниже колена, не чувствуя боли, - рассказывал  отец, - и вдруг упал. Увидел, что правая нога лежит на земле перевёрнутой и как бы отдельно от меня». Истекающего кровью бойца доставили в медсанбат. Рана оказалась тяжёлой.

-Если бы пуля прошла на вылет! А она застряла. Операцию сделать не успели, - сокрушался отец, - немцы подоспели, захватили госпиталь. Поубивали наших врачей, постреляли всех тяжелобольных, и кто громко стонал. У меня зубы от боли и гнева стиснуты. Рану мою в поле обработали наши  санитары, перевязали ногу. А немцы не лечили. Ни медикаментов, ни перевязочного материала не выдавали. Вот с такой памятью и жил…

   Отец говорил, поглядывая на коробочку между нами. В коробочке на вате лежал тёмный кусок металла - пуля, мучившая его более 10 лет.

-Избавился, наконец! А нога так короче и осталась, хромать папка твой по - прежнему будет. Да костыль, чай, не подведёт. Он тяжело поднялся с дивана,улыбаясь, как всегда, виновато, и положил коробочку рядом с боевыми наградами в шкаф. Передо мной коротко, но чётко проплыла картинка из раннего детства. На крыльце деревянного флигеля с длинной, блестящей на солнце бритвой в руке сидит отец. Морщится. По ноге стекает что-то густое вместе с кровью.

-Иди, погуляй, не смотри, - увидев меня, натужно улыбаясь, говорит он,- у папы твоего рана загноилась. Вскрыл.

-В плену я не по своей воле оказался. Когда кости на ноге чуток срослись, появилась надежда на побег в партизаны. Бежал как? Это, дочка, легко одним словом сказать - «бежал». А на деле так было.

Немцы, чтобы горшки выносить по утрам за ранеными да раздавать жидкую похлёбку из бульбы или брюквы, оставили при госпитале двух пожилых белорусок. Одна всё приглядывалась ко мне. Раз застала за снятием грязных бинтов на раненой ноге. В моей ране завелись опарыши. Я их вытаскивал с омерзением. Не знал тогда, что они меня спасали от гангрены. Женщина шепчет, давай, мол, сынок, помою твои бинты. Я отдал. На закате октября всё ещё светило солнце. Скоро принесла она чистые бинты и засыхающие листья подорожника. Я сделал перевязку, поблагодарил. Она плачет беззвучно и опять шепчет: «Сынок, похож ты на мово старшого хлопца. Я тебя за него выдам. Согласен?» Я кивнул и дня через три переселился в хату к Даньковым. Немцы поначалу охотно отдавали безнадёжных калек на жительство селянам. Каждый день из палаты выносились трупы. Это устраивало врагов. Чем меньше русских в палате, тем меньше котёл для еды. Моя спасительница проживала с мужем и семнадцатилетним сыном. Старшего похоронили давно, а забыть горе не смогло материнское сердце. Какое горе причинит ей мой отец, она не догадывалась. Благодаря драникам и молоку, силы его с каждым днём восстанавливались. С молоком поначалу случился конфуз. Жадно припав к крынке в первый день у Даньковых, он опустошил её и с нарастающим изумлением и тошнотой вперился глазами в донышко. Там увидел он толстую живую лягушку. Недоразумение разрешила сама хозяйка: «Ай-ай, не предупредила! Лягушку ложем в крынку, сынок, чтобы молоко не скислось. Это уж так заведено испокон веков». Отец быстро сошёлся с молодым сыном хозяйки. А та радовалась - добрый брат сыну и, авось, помощник в хозяйстве. «Добрый помощник» тем временем замышлял побег. «Хорошо бы до снега к партизанам добраться, но одному тропы не зная, не дойти». К ноющей боли при ходьбе он привык. В одну из суббот готовил баню, колол смолистые поленья. Хлопец таскал из речушки воду. Нельзя было упускать момент, и отец сурово приступил к допросу: знает ли хлопец дорогу к партизанам? Хлопец неопределённо мотнул головой. Опустил глаза. Было понятно, не доверяет. «Я русский офицер, - немного патетически представился отец, - на печи меня не удержать. Война докажет, «кто на Русь с мечом придёт, от меча и погибнет». Веришь в это?» Хлопец мотнул головой утвердительно, сказал, оглядываясь на хату, что в урочища один не поведёт, только с другом. Друг Свирид оказался смышлёным хлопцем старше своих лет, с пробившейся, но ещё прозрачной бородкой. «Я, дядько, сухарей наберу. Дорогу сыщем»,- пообещал он с явным воодушевлением. Заговорщики условились встретиться ранним утром следующего дня.

…Партизанский отряд  Макея Михолапа к 1942 году разросся и, обретя статус бригады, держал круговую оборону на Могилёвщине. Боевые действия согласовывались с Клическим райкомом партии. Фашисты так возненавидели партизан, что не брали в плен, убивая на месте. Отец более трёх лет делил все тяготы партизанской жизни – холод январских землянок, километры партизанских дорог со свирепой болью гнойной раны, голод и печаль при потери боевых товарищей. Более трёх лет он не расставался с записными книжками. Сотню имён, дат, событий – всю партизанскую жизнь с разнообразием характеров людей, трагичностью событий войны и моментами обычного человеческого счастья, запечатлели его карандашные строчки. Материал, накопленный в Брянских, Бобруйских и Усакинских лесах Белоруссии, содержал бесценные свидетельства патриотизма людей всех национальностей, их волю к победе над вражьей силой, неистребимую жизнестойкость в тяжелейших условиях, чистоту помыслов и высоту любви к родной земле. Корявые, неровные строчки на серой бумаге выдают безмерную усталость отца, который при свете коптилки, под храп и стоны раненых  писал историю отряда. Макей дорожил жизнью журналиста, выпускавшего боевые листы со стихами, поднимавшими дух людей, а порой и с карикатурами на оголтелых завоевателей Европы. Он участник многих жестоких боёв. Гибель Макея и партизанских друзей пеплом Клааса стучали в сердце. Так позднее родились книги «Макей и его хлопцы», «Партизанские ночи», «Тираспольские ворота», стихи и статьи в Ульяновских газетах. Через долгих шестьдесят лет, оказавшись в рабочем посёлке Старая Майна, я встретилась с людьми, знавших лично моего отца, читавших его стихи и книги, над которыми они плакали. Я горжусь отцом, никогда не прикрываюсь его именем как щитом от ударов судьбы и не использую для украшения своего существования.

   Маленький белорусский городок Клецк. Отец, вернувшись из Бобруйских лесов, работает вторым секретарём горкома. Зимой 1945 года на первого секретаря горкома было совершено покушение. Но через окно власовцы застрелят не его, а его жену и новорожденного ребёнка, которого она кормила грудью. Весной доберутся и до нашей семьи. Придут вдвоём, выставят нас с братом на улицу и погрузят на телегу весь бедный наш послевоенный скарб, включая бельё, пистолет отца и туфли-лодочки матери. Время для грабежа бандиты выберут удачное: отец в больнице, мать ушла его навестить. На столе корявая записка: «Ни бядуй партезан. Не шукай нас. Сами тя сыщем». «Неужели я выжил, чтобы погибнуть теперь, когда встретился с семьёй, что почти чудо? Или чтобы теперь, столько пережив в оккупации, погибли моя жена и дети?» Так думал отец, прикованный к койке мучительной болью в позвоночнике, узнав о налёте бандитов. Единственно правильное решение созрело: надо возвращаться на родину, в родное Поволжье. Как-то раз, я спросила, отчего у него открылись боли в позвоночнике, с которыми слёг в больницу.

-Отряд наш партизанский в засаду попал, дочка. Фашисты воспользовались первомайским праздником в 1943 году. Мы этот праздник в лесу справляли. Окружили нас. Пришлось бежать, в болотах спасаться. Залегли в топи пахучего травостоя ничком: фашисты с собаками охотились на людей, спускали ищеек на наших товарищей. Мы, укрывшись водорослями, под торчащими стеблями нераспущённой ещё таволги слышали их душераздирающие крики. Втискивали себя в студенистое, хлюпающее болото, а дышали через трубочку из бересты. Вот и простудился. Позвоночник и ноги заболели. Думал, не встану.

   Наша семья вернулась в Россию в 1947 году. Время было такое, что под подозрение попадали все, кто хоть месяц  провёл в фашистском плену. Отец, заполняя анкеты, не скрывал этого факта. Но беда в том, что не был приспособленцем и частенько неудобен был начальству, забывая, что «критика снизу - это яд, сверху - вот это лекарство!» Он рисковал партийным билетом и своей головой, но партизанская закалка не позволяла  отступать от принципов. Никаких благ для себя и семьи он не просил. Награды – ордена Красного знамени, Отечественной войны 1 – ой степени, медаль за Победу и другие медали нашли его сами. Прошли годы. Вышла в свет его главная книга. Уже в Ульяновске зашёл однажды отец к партийному работнику высокого ранга, с просьбой об издании стихов молодого поэта. Чиновник рассеянно слушал и вдруг прервал.

- Молодёжь подождёт со своею славой. Ваш журналистский отчёт о поездке в Минск интересен. И тот факт, что в Минском музее целый угол отведён памяти партизанского отряда, в котором Вы воевали, о котором написана книга, интересен. Ветерана, инвалида войны, писателя… мы должны, обязаны обеспечить отдельной квартирой. Обязаны, Александр Родионович!

   Через месяц отец получил превосходную двухкомнатную квартиру, а в 65 лет его снабдили машиной «Москвич». Советская власть гордилась защитниками державы, заботилась о них. Эстафету уважения, неподдельного внимания к нуждам ветеранов подхватило и нынешнее правительство России.

-Не горячись, дочка! Да, гибли солдаты миллионами на этой войне с именем Сталина, как ты говоришь - узурпатора. И в моей книге это отражено. Но «не ненависть, а любовь к истине руководили моим пером». Это слова, между прочим, нашего земляка, поэта и партизана, Дениса Давыдова. Отец помолчал немного и продолжил, словно набравшись сил.

-Сталин был символом веры в победу. Ну как у верующих крест на шее - символ веры.  «Для сердца надо верить»…   Думаю, знал он больше, чем мог сказать,  помню, с какой горечью  однажды процитировал, кажется, Сократа: «Если бы младость умела, если бы старость могла». Выйдя на пенсию, отец целиком посвятил себя журналистике. Много ездил по стране. Встречался с боевыми друзьями. Повидался и с одряхлевшей своей спасительницей. Она давно простила его, хоть и ругала когда-то проклятущим, «бо увёл тайком хлопчика воевать против супостата». Начинающие литераторы тянулись к чуткому, бескорыстному и опытному собрату по перу. Среди них - Николай Благов. В 1955 году в Ульяновском издательстве вышел первый сборник стихов поэта « Ветер встречный», в 1957 году-второй, включивший в себя стихи и поэму «Волга». Отец был их первым редактором. Николай любил отца, часами засиживался в нашем доме, став уже известным в стране, маститым литератором. «Первому и самому мудрому редактору моему, герою – партизану, бойцу сабельной чистоты,  душевнейшему, благороднейшему человеку», - с такими словами  дарил он свои сборники отцу. В последний раз я встречалась с отцом зимой 1987 года. Он был не здоров, но бодрился. За 30 лет после первого издания книги «Макея» у него накопился богатейший фотоматериал для иллюстрации партизанского движения и героев его повести. Он много работал над языком, вставлял новые эпизоды, один из которых особенно впечатляет. «Я не мог внести его в первую книгу, так как, во-первых, не ручался за достоверность, а во-вторых, он был связан с именем Сталина. Но в Гродно я встречался с одним из героев моей книги, Парховченко Иваном Григорьевичем, комиссаром партизанского отряда, и он подтвердил реальность легенды о столе. Даже подарил фотографию стола, - смотри, дочка, это сам Парховченко, а это-тот самый стол», - с восторженной ноткой говорил отец. Стол был инкрустирован  разными породами деревьев. Мастер не один год делал заготовки из пластин тёмного морёного дуба, смуглой, мягкой древесины сосны, молочного цвета древесины осины. Клеем он не пользовался. Сверлил отверстия и загонял шпоны. Стол предназначался в дар нашему вождю от Белорусского народа. Но началась война, и стол вместе с его мастером, Орловым, попал в руки фашистов. Те потребовали, чтобы мастер срочно переадресовал свой шедевр: приближался юбилей Гитлера, которому исполнялось 50 лет. Мастер прикинулся больным. Ему угрожали расправой. А в это время партизаны готовили операцию «Свадьба», в результате которой стол был отбит и вместе с мастером отправлен самолётом в Москву. Эпизод  вошёл в новую редакцию «Макея".

   Зима стояла холодная. Отец кутался в плед. Но вот пришла  румяная весна, зашумела листьями молодых тополей. Утро вливало прохладу в открытую настежь дверь лоджии. Отец, хромая, дошёл до письменного стола и вдруг стал медленно сползать со стула, на который присел. «Что это?» - прошептал он, не веря и изумляясь приходу своей смерти. Это было утро 17 мая 1988 года.