В Е Л И К А Я В О Й Н А
Автор Кусанин Владимир Александрович
(1942 – 1947 годы)

2005 год г. Москва
Великая война
В августе 1942 года я был мобилизован в Советскую армию. Поездом нас увезли в г. Ленинск-Кузнецкий, Кемеровской области. Там я попал в пехотно-пулемётное училище офицерское курсантом. Пулемёт «Максим». Училище было суровое. Наша рота 12-я была лучшая, старшина Чемеричко был идиот-садист. В октябре начались холода, дожди, в ноябре гололедица. Площадка в городке ровная, снег растает и получается сплошное болото, а мы в ботиночках и обмотках целый день топаем строевым шагом. Кожа на ботинках свиная, как решето, воду совершенно не держит и ноги за день немели в этой холодной ванне, а сушить портянки негде, так мы приспособились их класть под себя в постель и за ночь они высыхали под боками. Матрасы, подушки набиты соломой, в колхозе сами ходили солому воровать. А казармы были из складов стены, в которых из досок, а сверху дождь течёт, и так зимовали, согреваясь своим телом. Печи были голландки, но не было топлива топить их нечем. Нары были двухярусные. Места так мало, что кто последний ложится, тот не вмещается и ложится прямо на людей в промежуток, а постепенно втискивается так плотно, что дышать невозможно, т.к. грудь сжата.
А утром старшина как гаркнет «Подъём!» сразу к дверям и кричит: «выходи на зарядку» и последних несколько человек обязательно запишет, а в ночь заставит пол мыть, т.е. наряд вне очереди, что после всех вышел на зарядку. По уставу на зарядку можно выгонять, при морозе не более -18о на 20 мин в гимнастёрках , а он нас выгонял в одних нательных рубашках при любой температуре – 40 и -50 на 20 мин в 6 часов утра. Чтоб не попасть в список мыть пол солдаты выскакивали раздетые и босяком на улицу одежду в руках, и обувь выносили и на улице на этом морозе одевались и обувались. Часов ни у кого не было, то иногда на 1-2 минуты раньше прибежим к казарме, а он стоит у дверей. Как заорёт «Почему рано прибежали!» «Ещё 20 мин!» и мы ещё 20 мин бегаем по городку на таком морозе в одних нательных рубашках. Доходило до того, что слюни на губах замерзали и лица обмораживали. Согреться всю зиму было негде, Такой был садист наш старшина Черемичко. Маленький, пузатый, горластый - такой постылый. Солдаты втихаря говорили между собой «Поедем на фронт столкнём его под вагон, под колёса.» Но он с нами не поехал. Выслужился, его отправили в Новосибирск в офицерское училище учиться на два года, а наше училище готовило скороспешно всего 6 месяцев. Другие роты всю зиму никто на зарядку не бегали, их старшины не выгоняли. Так изредка, иногда, если на улице тепло, то бегали. Этот Черемичко одного солдата так и замучил. Каждый день заставлял мыть полы ночами, не давая ему спать, он не выдержал и дезертировал, его на третий день поймали, судил военный трибунал и отправили в штрафной батальон на фронт, что с ним стало не знаю.

В феврале курсы закончили. Одну девятую роту выпустили офицерами. Присвоили звания двум человекам младший лейтенант, двоим - старший лейтенант остальным всем лейтенант. Роты были по сто человек. В 11-й роте учился мой двоюродный брат - Вондакуров Флегон Александрович из Новосибирска, то же сюда попал. Подъём в училище был в 6 часов утра, отбой в 11 час. Вечера, весь день нельзя было присесть, сидели только за столом завтрак, обед и ужин остальное время весь день на ногах. Если Черемичко увидит, кто сел сразу наряд вне очереди мыть полы ночью. Придирался этот садист по любому пустяку. В дальнейшем занятия стали и теоретические – материальная часть и политзанятия по часу в день, два – три раза в неделю, где мы рады были посидеть и сразу сидя засыпали, что нам там говорили, не знаем все спали.
Нашу 12 роту и 11 роту отправили на фронт рядовыми, никакого звания нам не присвоили. Один раз зимой делали поход с ночевой в поле, ночевали, кто, где как. Мы, группа солдат, ночевали в стогу сена, закопавшись, из похода пришли человек 30 с обмороженными щеками, я, то же обе щёки обморозил.
В феврале нас посадили в товарные вагоны и отправили на фронт. Прибыли в Москву и там стояли до мая, жили в этих вагонах, где и стояли железные печи бур-жуйки, а топливо - брали уголь с проходящих поездов из вагонов.
В конце апреля, т.е. через два месяца повезли дальше до станции Грязь, Липецкой области и нас высадили из вагонов, т.к. дальше ехать поездом нельзя немецкие самолёты бомбили, и пришлось идти пешком. Впереди нас шёл эшелон, немцы его разбомбили, было много жертв, а некоторые солдаты с ума посходили.
Со станции Грязь пошли пешком в Белгород, шли по 20 часов в сутки, отдыхали только с 12 часов дня да 16 часов вечера, с грузом 50 кг. У меня был ручной пулемёт, 6 заряженных дисков, 5 кг патронов в мешочке на ремне, лопатка, противогаз, противотанковая граната, простая граната, лимонка, каска, вещмешок, скатка – шинель, фляжка с водой. В мае шли недели две, моросил дождь. С нас текла вода. Иногда ночью нас в деревню заводили в сараи до утра, мы рады были без ума, если там было сухо. Шли по полям, по лесам, то вперёд, то назад , то в сторону, всё делали манёвры по берегу Дона, то удалимся от него. Наконец остановились в какой-то деревне и там стояли недели две. Нас прекратили кормить – нет продуктов, мы семь дней не ели на берегу Дона. Пробовали ловить, глушить рыбу, но Дон пустой всё уже по-выловлено. Тогда додумались собирать гнилую картошку, прошлогоднюю по огородам пока ещё огороды не посажены. Набрал я однажды пол котелка картошки этой и сварил, как же она была вкусна и без соли, а солдаты окружили меня. смотрели и глотали слюни. Один попросил попробовать, я дал ему ложку как он похвалил её «ах, какая вкусная!» Затем снова пошли в поход, потом остановились опять. В лесу стояли недели две, потом опять пошли в поход. Дошли до станции «Лиски», стояли в лесу. Шли по берегу Дона в июне месяце жара сильная, попить воды - нет. Тут уж были немцы и все деревни разбиты. Людей нет, так кое-где на развалинах люди. По Дону сплошь как ледоход плывут трупы, чёрные, не менее миллиона трупов плыли весь июнь. Воды негде взять. Приходится пить эту воду, оттолкнёшь труп от берега палкой, и зачерпнёшь воды, и пьёшь, и как-то не было эпидемии. Ночью Немецкие самолёты бомбят ст. Лиски. Навешают Фонарей на парашютах и бомбят, а мы километра 2-3 из лесу смотрим ночью, что там творится, вся земля дрожит. Мне вручили комсомольский билет, сказали в бой пойдёшь комсомольцем. Затем снова в поход 2 дня и заняли оборону 5 июля, окопались, просидели сутки и снова в поход, вышли на крутой берег Дона и заняли оборону в окопах, а 10 июля снова в поход . 11 июля до обеда нам объявили - завтра вступаем в бой, пишите письма домой. Вся часть сидим на дороге и пишем письма, я, то же написал письмо домой. Что завтра вступаю в бой. Некоторые солдаты совершенно пали духом, я, ничего держался нормально. Я видел, кто пал духом метались, как ненормальные. Бледные были, те и погибли, я про некоторых узнал в палатке в госпитале полевом – предчувствовали! Нам сказали 11 июля вечером, что утром в 5 часов выходим на передовую, завтракаем и в 6 часов утра развёртываемся по фронту в бой. Но мы ночь шли и опоздали, пришли к 6-и часам утра на передовую, т.е. на 1 час позже и позавтракать не успели. Идём ещё в строю, а немцы, как открыли по нам огонь минометный в 6 часов утра 12 июля 1943 года. Вот в этих походах я научился спать на ходу и даже видел сны, идёшь и идёшь машинально в строю всю ночь спящий, а утром проснёшься уже солнце встало, идём по берегу Дона, вода тихая. Трава растёт до самой воды, а дороги 2-3 метра, берег низкий пологий, воздух чистый, выспавшийся на ходу, так хорошо себя чувствуешь, отдохнувший и с новыми силами, опять идёшь. Подходя последнюю ночь к передовой ночью, вдруг запахло порохом, ночь светлая, месяц, видно в темноте синий дым, мы все встрепенулись, почувствовали : да, это передовая! Стало жутко, что будет с нами сегодня, думаем?
Когда немцы открыли по нам миномётный огонь, раздалась команда «Развер-нись! Бегом марш!» Мы бегом, команда «Ложись!» «Окопаться!» Мины как начали сыпать одна за другой, я залёг и давай окапываться, а те кто побросали дорогой лопатки от усталости ползают по земле от солдата к солдату, просят лопатку окопаться, но кто же даст, ко мне двое подползли, разве я дам. И тут он сыпал мины часа два или больше. Вот уж где он дал нам стресс, когда чувствуешь, слышишь мина свистит, летит на тебя, а затем шуршит, значит, падает на тебя, тут уж от страха теряешь сознание, от страха опомнился – жив, а она опять шуршит и так два часа уж какие тут нервы.
Наконец, прекратился миномётный обстрел, нам команда раздаётся «Встать! Вперёд!» Перед этим командир взвода нам объяснил, что наступаем на деревню… (забыл, как называется), а справа деревня Кочетовка, сзади, где-то на нашей стороне станция Прохоровка, до Белгорода 25 км, мы будем наступать. (http://www.kursk1943.mil.ru/kursk/map/south.swf).

После команды «встать, вперёд!», я встал, смотрю вперёд, вижу деревню км 1.5 впереди, а слева, кое-где, дома забитые и брошенные от меня метров 200-300 и кусты. Справа лощина, кочки и болото тянется в сторону деревни метров 100. Перед деревней видно чёрная полоса – это окопы немецкие видно, головы в касках движутся, слабо заметные, на фоне окопа. Солдаты поднялись гораздо меньше, многие уже убиты и ранены миномётным огнём, остальные идут вперёд на окопы, я тоже туда направился. Все солдаты разбрелись по всему полю и по фронту и по глубине, чтоб нельзя по нам бить из пулемётов и пр. оружия – такая была тактика. Солдаты усталые от походов, не евши, да от миномётного огня с истрёпанными нервами едва шагали, а тут на нас начали пикировать немецкие истребители, строчат из пулемётов, и сбрасывают бомбы, артиллерия начала, а тут смотрим танки идут на нас. Я ближе к лощине в ней болото, танки сюда не пойдут, они начали гусеницами давить солдат, строчат из пулемётов, солдаты, обезумевшие бегают по полю, орут. Метров 100 от меня несётся танк все гусеницы в кишках, как даст из пулемёта по солдату тот упал в чёрный уголь превратился. До окопов немецких метров 700, я прилёг выбрал момент, когда впереди нет наших солдат и давай строчить по окопам немецким, а то думаю они меня возьмут на мушку. Выпустил весь диск, поставил новый , вставил и опять вперёд (!), да очень-то не разбежишься, свистят пули, мины, рвутся снаряды, работают вовсю танки, сверху истребители, артиллерия, стоит сплошной гул. От страшного гула - пулемётов, винтовок не слышно, всё слилось в сплошной гул, куда не взглянешь всюду видишь взрывы, да сумасшедших солдат, бегающих по полю и вокруг меня беспрерывные взрывы, свист пуль, в какой ад я попал, снова прилёг, давай строчить по окопам немецким сам, остерегаюсь танков, а уж от истребителей да артиллерии остерегаться бесполезно, что будет, гул стоит страшный. Где-то поблизости идёт танковыё бой 1200 танков, с обоих сторон. Гул, грохот такой что говорить нельзя, не слышно голоса, человек губами шевелит, а голоса не слышно. Немцы, видать, идеально приготовились к обороне, у них всё четко пущено в бой, а наши хоть бы одной пушкой поддержали бы нас - пехоту и не зря же часам к 16.00 наша часть была уничтожена – целая дивизия пехоты (10 000 – 15 000 человек).

Я читал «Воспоминания и размышления » Жукова Г.К. он там пишет, что в результате каких-то просчётов наша пехота под Прохоровкой 5-я армия (Жадова генерала) ни чем не была поддержана (командующий фронтом Ватутин). В походе шли, мы были в степном фронте у Конева, а в бой они нас передали Ватутину. Я был в составе 143 гвардейского стрелкового полка 224-й дивизии, 5-й армии гвардейской, пехотной, стрелковой, генерала Жадова.
12 июля: часам к 14.00 я приблизился к окопам немецким метров на 500, тут я снова решил прилечь и дать очередь из пулемёта по окопам, а , думаю, немцы меня хорошо видят близко возьмут на мушку, только пригнулся, что бы лечь и больше ничего не помню. Опомнился, лежу, лицом в землю уткнулся на пулемёте, не могу вздохнуть, перевернулся на спину, потянул воздух в себя. А он через горло не идёт, я через рану чувствую в спине сосётся, хлюпает кровь, понял, что я ранен , но куда не знаю, понимаю, что лёгкие раз не могу дышать. Кое-как успокоился приспособился едва-едва маленько дышать, чтоб не задохнуться, ко мне подполз какой-то солдат, возрастом лет 45. Спрашивает куда ранен, чем тебе помочь? Я говорю у меня на ремне ножичек (я сам делал) возьми и разрежь лямки вещмешка, освободи мне плечи, он это сделал. Говорит: «я, то же ранен в руку, как тебя перевязать.»
Я говорю: «Не надо меня шевелить, буду лежать, т.к. дышать не могу. »Он говорит – скажи мне свой адрес, где живёшь?
Я ему сказал – Кемеровский адрес
Он сказал – что запомнил. Ну, - говорит – помочь больше нечем, лежи санитары тебя подберут, а я поползу обратно и пополз.
Бой идёт во всю мощь. Я лежал, прижался спиной к земле , чтобы кровь остановить. Всё думал, что делать, двигаться не могу. Если немцы пойдут в наступление, останусь у них – добьют. Не помню, как уснул. Ведь последние пять дней всё время были в походах, спали 2-3-и часа в сутки и страшно устали. Хорошо, что лето июль месяц – самый тёплый, зимой бы замёрз. Я уснул. Рядом лощина, болото, кочки, я лежу на верху косогора лощины в траве полынь по колено, меня не видно издали. Проснулся аж на другой день рано утром от грохота. В 6 утра начался бой с новой силой. Каску с головы не снимаю, лежу головой в сторону немцев надо мной изредка пролетают, свистят пули сбивают головки травки, они падают на меня, иногда рвут поблизости мины осколки жужжат и шлёпаются в землю около меня. Вдруг землетрясение и земля на меня посыпалась, страшный взрыв, ударило меня волной, уж подвинуло, заложило уши – это бомба взорвалась рядом, в голове зазвенело. Летают истребители, строчат из пулемётов, грохочут танки пушки. Снаряды, мины, пулемёты стоит сплошной гул. Что делать не знаю, ползти – не могу пошевелиться. Лежу, что будет? За тем, слышу, немцы стали приближаться ко мне, а наши начали удаляться, я понял, что наши отступают. Страшно зло берёт, ну почему наши не пустят в ход артиллерию, авиацию, танки, как немцы, неужели у нас ничего этого нет. Не жалеют нас наши командиры, пустили нас с винтовками, против такой немецкой техники, лежу от зла сгораю, от обиды, что мы брошены. Слышу, немецкие солдаты приближаются, по своему, что-то говорят, проходят рядом двое, я закрыл глаза, думаю, убьют, но они не остановились, пошли дальше в нашу сторону. Слышу, бой всё дальше и дальше уходит в нашу сторону, я понял, что остался у немцев в тылу, надежды на спасение нету, лежу, что будет, что бог даст. Бой удалился далеко, где то в нашей стороне гул стоит, лежу всё думаю, как спастись, а сам и пошевелиться не могу. Вдруг слышу страшный гул, затем шум в небе надо мной. Я понял, это снаряды Катюши летят в сторону немцев. Где-то наши дали залп. Слышно на стороне немцев рвутся снаряды «па-па-па», появилась надежда на спасение, радость, я заулыбался, на душе легко и всё зло прошло. Наконец снаряды прекратили рваться, немцы молчат, наступила полная тишина – минут 10. Я лежу и смеюсь от радости. Затем опять на стороне немцев начали стрелять сильнее, сильнее и опять как разошлись, опять страшный гул, рёв, я опять пал духом, на уже гул не тот, тише, чем был, не достиг того гула, что был, но довольно здорово.
Бой разгорелся с новой силой, я лежу на спине, жмусь к земле, надо мной сви-стят пули, поблизости рвутся мины. Снаряды, осколки летят через меня, жужжат, шлёпают в землю истребители немецкие надо мной, строчат из пулемётов, пикируют где-то близко, танки ревут, душа разрывается от обиды, но где наши-то, почему нет никакой техники-то, брошены мы пехота на произвол. Вдруг опять на нашей стороне что-то, как заревёт, за тем слышу, надо мной шумят снаряды катюши – полетели на немецкую сторону, затем слышу, как они там начали рваться – «па-па-па». Это опять сыграл залп наших катюш, я от радости засмеялся, на сердце - радостно появилась опять надежда на спасение, когда снаряды кончили рваться, наступила полная тишина. Снова будто и боя не было, и так бой больше не начался. Немцы начали отступать наши пошли в наступление, слышу, с нашей стороны гул боя не такой сильный всё ближе приближается ко мне, я понял, что немцы возвращаются, т.е. отступают. Видимо они километров на 5-6 вклинились в нашу сторону. Слышу, уже близко подходят. Стало слышно их разговор, я закрыл глаза, притворился мёртвым, а то, боюсь, добьют, совсем рядом прошли несколько человек, что-то говорят между собой, на своём языке прошли мимо меня в свою сторону, я легко вздохнул, теперь надо ждать наших солдат, идёт спасение, авось останусь жив. Бой всё дальше удаляется в сторону немцев.
Наконец слышу знакомый говор, слышу, поблизости проходят, меня не трогают. Потом, слышу, идут двое, один говорит: « А это кто лежит, а ну посмотрим?» - подошли, говорят: «О! это Кусанин!», спрашивают: «ты жив? а тебя со вчерашнего дня потеряли, куда ты потерялся?» Подняли меня, сидя сорвали гимнастёрку, в гимнастёрке оказался пласт запеченной крови величиной с тарелку. Взяли мой пакет, перевязали рану, смотрю около головы лежал котелок, в нём две дыры пробиты осколками. Это наши санитары собирают раненых, завидуют, говорят. Ты счастливый, поедешь домой, а что с нами будет? Вон и повозка на паре лошадей вывозит раненых по лощине, в гимнастёрке в кармане остались 45 рублей и комсомольский билет.
Подняли меня, под руки потащили к повозке в лощину, а тут пули засвистели, мина взорвалась, они давай в воронку меня и сами, которая взорвана около меня бомбой, когда лежал, диаметром метров 7-8, глубиной 3 метра. Немного утихло повозка близко, они меня дотащили из воронки до повозки, я едва жив совсем задыхаюсь дышать нельзя, наконец, уложили меня на телегу, на спину. Ну, думаю, теперь увезут в госпиталь наконец – то , и я спасён , а тут легко раненые. Как полезли на нас, лежащих на телеге, садятся на нас. Как на скамейку, мне сели один на грудь, один на живот и двое на ноги, я стал задыхаться, думал конец. Откуда-то танк немецкий въехал в лощину, метров 200 от нас и как даст по нам из пушки, снаряд рядом разорвался, половина соскочили с телеги, а на мне сидят, всё кричат: возчик поворачивай назад. Орут все обезумевшие, а танк ещё дал выстрел, снаряд снова разорвался рядом с моей стороны, тут уж все, кто сидел на мне спрыгнули с меня, как ветром их сдуло и я начал отдышиваться. Этот немецкий танк меня спас, а возчик как погнал лошадей по кочкам по воде в лощине, того и гляди телега перевернётся. Нас лежачих бросает., выживу, не выживу, помню или нет себя, танк развернулся и ушёл назад. Возчик вывез нас лежащих из кочек, из лощины на ровную дорогу, грунтовую, мягкую и тихонечко, без тряски всех нас довёз. Ту уж было легко ехать без страха погода отличная, 13 июля 1943 года. Солнце, тишина, дорога мягкая, накатанная без тряски километров 5 и приехали в полевой госпиталь, в лесу натянута брезентовая большая палатка, на земле солома тут и ложат раненных на соломе. Тут же врачи. Меня сразу под руки подвели к врачу, он меня осмотрел, перевязали и уложили на солому тут же ходят санитары, об-служивают, кому что, пить, есть, утку и прочее. Ночь переночевали, а утром, смот-рю, около мен двое умерли. А после обеда нас раненных погрузили на автомашину в кузов и отвезли на железнодорожную станцию и погрузили в товарные вагоны на солому. И отправили поездом в город Свердловск эвакогоспиталь № 3866 бывшая школа, где я лечился два месяца, а по выздоровлению отправили в выздоравливающий госпиталь № 4000 на станции Баженово Свердловской области, бывший дом отдыха, где я пробыл 2 месяца. А всего в госпитале пробыл 4 месяца.

Двоюродный брат Флегон с которым учились в училище он из Новосибирска в бой ходил со мной в одной части, в одном батальоне мы всё время с ним виделись. Его ранило легко, немного. Что-то царапнуло осколком, он был батальонным миномётчиком, пробыл при санчасти санитаром месяц, рана поджила и его опять часть, он второй раз попал в бой уже в Венгрии и лишился ноги ниже колена. Искал меня в палатке госпиталя, но меня уже отправили на автомашине, на поезд, и он не увидел меня, но узнал, что я тяжело ранен и жив. Их госпиталя меня отправили в распределительный пункт в г. Свердловск, в декабре тут ч встретился с папой, он там был в стройбате, часа мы с ним побыли. С распределительного пункта меня отправили в танковое училище в город Верхний-Уфалей Нижнетагильской области, проучился в этом училище 6 месяцев, чуть с голоду не заморили, я стал старшим радистом-пулемётчиком, направили в Нижний Тагил получать танки, а там тогда выпускали 30 танков в день Т-34. Погрузили мы эти танки на вагоны площадки и повезли нас на запад в июне месяце – рота 10 танков. Ехали через Украину, переехали реку Днестр по понтонному мосту в самом устье при впадении в Чёрное море и попал в Бессарабию (теперь Молдавия), поезд идёт медленно, смотрим, идёт по дороге мужчина с мальчишкой и показывает нам бутылку – поднял над головой, мы запрыгали, захохотали. На первой остановке солдаты побежали тут поблизости базарчик, накупили самогонки, а потом дорогой веселились. До г. Галац нас везли на пароходе по Дунаю, погрузили наши танки на баржу, из г Галац (Болгария) своим ходом доехали до г. Бряил Румыния, далее своим ходом в Югославию, приехали в г. Белград, там сдали мы танки старым танкистам, которые уже были в бою, а нас взяли в 22-й запасной танковый полк, 3-го Украинского фронта. Нас увезли в г. Бая (Венгрия), потом перевезли в г. Самбатель (Венгрия), в г. Самбатель вначале отобрали нас 8 человек, взять под охрану территорию ( в том числе и я), для переезда части. В это время понадобился в бой танкист – старший радист, а я был один в полку старший радист, хватились меня, а меня нет, я уехал охранять территорию из г. Бая в г. Самбатель.
в г. Самбатель, и в место меня послали другого. А через день узнаю, что все восемь человек в бою погибли, так меня спас бог и я остался жив. Затем, двинулись в Ав-стрию и там, вскоре, захватил конец войны. Война окончена!

Последние две недели до окончания войны, немцы по радио передавали элитные концерты - это было упоение, мы с раскрытыми ртами заслушивались, забыв, что мы солдаты. Этот концерт до сих пор звенит у меня в ушах. Когда плыли по Дунаю, две недели было очень хорошо, погода отличная, солнце. Один солдат упал с баржи – утонул. Летели журавли над нами – офицер дал очередь по ним из ручного пулемёта попал в одного, он упал в Дунай и утонул. В Югославии выгрузились и через горы своим ходом прибыли в Белград. По горам поднимались на высоту выше облаков. Я радистом роты в танке командира роты. Однажды чуть не перевернулся наш танк на повороте. Съезжали с моста на насыпь дороги, и механик не успел вывернуть и пошёл под откос, но быстро затормозил и остановился танк, закачался, но устоял. Однажды, чуть не раздавил повозку, только заднее колесо брички отломил (ось сломал-зацепил на большой скорости). Разные приключения были в дороге. А на встречу к нам гнали стадо скота в Россию. Командир роты остановил нашу роту а мы все по барану ловили и в кусты, там их заколем, разделаем, у всех в танке есть вино и устроим пир всей ро-той, отдохнули и дальше вперёд. Летом спали на улице, а наступили холода, ночевали в селениях, расквартировывались по домам.

Мы трое поселились однажды на квартире, там две дочери Магдалина и Гиза. Мы питались и спали у них и весело проводили время, играли в карты и прочее. Так дружно и отец мне предложил: «Владимир, женись на Магдалине», но разве можно было! У них это не запрещалось, а у нас-то?! А они это не понимали, это было в Самбателе две недели. Однажды мы 8 человек охраняли склад с боеприпасами на окраине Будапешта и днём прилетели немецкие самолёты бомбить. Наши открыли по ним зенитный огонь - они в рассыпную, а я, в это время, пошёл с карабином по берегу Дуная – поохотиться на зайцев, их там было полно, и вот смотрю, один самолёт направился на меня, но я не верил, что он именно на меня летит, думаю, повернёт, но он всё ближе и ближе и совсем вот он падает на меня, я бух на землю, прижался к земле животом, он надо мной мигом зажужжал, пронёсся, едва не задел меня пузом, я поднял голову. Он уже пошёл вверх. Оказывается, у него кончились боеприпасы и он хотел раздавить меня, но не получилось у него, если бы он опустился ещё ниже, то сам разбился бы.
Однажды, в г. Самбателе, идём вдвоём с солдатом, а в ограде стоят два мужчины и два пацана лет 10, мужчины кричат нам: «Эй, солдат, иди сюда, иди сюда!» Мы зашли в палатку, подошли к ним, а они показывают: на земле лежит граната немецкая я осмотрел её кругом, нет ли к ней проводов. Но ничего нет и я осторожно взял её в руки, мужчины, пацаны и солдат окружили меня, смотрят, что это такое, у неё висит колпачёк на двух проводах, я давай открывать колпачёк, вдруг, слышу, что-то зашипело, мне вдруг стало страшно, я хочу её бросить подальше, а мужчины, солдат и пацаны не дают бросить её, я тогда как подпрыгнул и через их головы как запущу её метров на 30, она как рванёт, мы все испугались и побледнели, глазами «морг-морг», успокоились, глядя друг на друга успокоились и мы с солдатом пошли, а они всё стояли мужчины –то и вот всю дорогу солдат ругал меня – зачем я взял в руку гранату зачем она была нужна.

Пробыли мы в Венгрии год , а затем нас отправили, через Польшу. Чехословакию обратно в СССР. И вот, через ст. Мукачево мы переехали и все испугались будто в какой ад попали, люди, как чёрные тени, во всём рабочем да рваном, тощие дистрофики, пища в стране и не видится, нас сразу стали кормить мёрзлой капустой без всяких заправок, страна похожа на загробный мир, люди едва передвигаются. От такого ужаса душа сразу сжалась в комок, да так и осталась на всю жизнь сжатой, сжатой как пружина, которая так и не разжалась. Как же было тяжело и обидно, за что же мы воевали!?

Нас отправили в г. Нижний Новгород (Горький) получать новые танки и нас увезли поездом в г. Душети 60 км от Тбилиси , а там, через 3-и месяца ввезли поездом в Иран в г. Тавриз. Прибыли на станцию в 6-ть часов утра, начали выгружать танки. А нам принесли полковую газету со статьёй : «Опровержение ТАСС» США и Англия утверждают, что Советский Союз вводит свои танки в Иран – ничего подобного – это злой вымысел ит.. и т.п., а мы танки выгружаем и хохочем над этим опровержением. В самоволку ходить строго запрещалось. Но мы ходили. Однажды зашли в книжный магазин, а там висят в продаже на стенке большие портреты - репродукции вряд: Рузвельт, Гитлер, Сталин, Черчиль - вы-бирай любой, Сталин с Гитлером рядом.
Через 3-и месяца нас привезли обратно в г. Душети, а в мае 1947 года демобилизовали (1924 года призыва), и я демобилизовался в это время, домой приехал в ужасное положение, живым не пахнет, одна Мария получала продукты по карточке, т.к. работала - 500гр хлеба и кое-что, родители оба больные, чуть живые, затем я пошёл работать.

После войны

Отпечатано 17 ноября 2007 года с рукописей Владимира Александровича Кусанина, его сыном Кусаниным Валерием Владимировичем.
Московская область, Одинцовский район, п. Немчиновка, пр-т Советский. д. 108, кв.4. т. 580-42-51; 8-916-419-04-80; val5721@yandex.ru .