Отшумели майские салюты в честь Великой Победы нашего народа в смер­тельной схватке с немецкими фашистами и их пособниками. Для нынешнего молодого поколения эта дата представляется историей, а для тех, кто на нее истратил все свои силы, пролил немало крови – тяжелые воспоминания. Время идет неумолимо. С каждым днем среди нас все меньше остается людей военного поколения, поэтому живое        слово участников жесточайшей борьбы тех лет становится дороже. Не так уж долго ждать, когда оно станет редкостью.

         Николаю Феоктистовичу Кращанину не довелось быть в траншее, вглядываясь через прицел в цепи наступающего врага. Распорядилась с ним судьба по-особому. По ее воле был он на войне, но не ходил в атаку, Имел ранения в стычках с немецкими солдатами, но участником боев не считается. Поставила она его в третий военный эшелон, где были испытания не меньше фронтовых, да так и оставила в них до сегодняшнего дня. Легко ли, с моральной точки зрения, по сухости законов, рожденных в жестокости сороковых годов и не потерявших свою силу до ныне, считаться участником – не участником войны. В далеком детстве в тревожные и голодные времена гражданской войны подверглось семейство Крашаниных белогвардейскому насилию. Малолетнего Николая бросали голышом в сугробы снега и, чтоб спасти, близкие засовывали его в кучи бурьяна. В каких условиях и когда испортили ему глаз, никто не знает. Это и определило в 1941 году его годность к нестроевой, то есть в третий фронтовой эшелон. До начала войны, – рассказывает Николай Феоктистович, – учился он в техникуме. Весной успешно сдал экзамены, защитил диплом. Не пришлось ему по-настоящему взяться за работу, как грянула война. Осенью 1941. года призвали Николая Феоктиостовича в действующую армию.

Почти батальон мобилизованных, в том числе и Крашанина, Мало-Писаревекий райвоенкомат Воронежской области направил сопровождать в воинские части лошадей, расположенные под городом Бобровом. Без оружия, все еще одетые по-домашнему, пешим строем направили потом этот батальон на оборонительные рубежи в г. Калинин. До сей поры, до малейших подробностей запомнилась та дорога к фронту, где в огне горели города и села Сталинградской и Саратовской областей. Зловещим был этот маршрут. Молодые парни, не видавшие лиха, шли к темно-лиловому горизонту, навстречу отчаянному валу, еще живому, обезумевшему от страха.

         – Потерпев поражение под Москвой, – говорит Н. Крашанин, немцы двинули в ее обход огромные армады техники, живой силы. Поэтому Сталинграду суждено было встать на пути этих полчищ и быть либо преградой в продвижении фашистских войск, либо стертым ими с лица земли.

Нескончаемым потоком уходили люди вглубь страны. Приближаясь к Сталинграду, на пройденном пути немцы после себя не оставляли даже признаков жизни. Обозленные неудачей под Москвой, они уничтожали, все, что попадалось на дорогах. Землю и ту терзали колесами, рвали гусеницами, жгли огнем и переворачивали взрывами. Не надо было спрашивать у встречных беженцев, отступающих колонн израненных бойцов: «Как там, в Сталинграде?» Страшное это было время. И все дороги тех мест, казалось, вели, в никуда. Но простой солдат понимал, что такую силу, с какой шли немцы, можно остановить только силой, ни в чем не уступающей врагу. И чтоб остановить немцев под Сталинградом, сотни тысяч наших людей в серых шинелях и без них, женщин и подростков, стариков и детей выложили из себя все возможное, что могло хоть как-то помешать озверелому врагу продолжать свое черное дело. Жестокость Военного положения превратила сталинградцев, солдат, защищавших город на Волге, похожими на молчаливых роботов. Молча, без стонов и жалоб люди падали в обморок от голода, проваливались в кошмарный сон, потеряв силы, умирали от ран. Все это было не просто на глазах, а при прямом участии Н. Крашанина в защите Сталинграда.

         – Родился я не в Сталинграде, – задумчиво произносил Николай Феоктистович, – но считаю Сталинград своим родным, кровным городом. И действительно, Сталинград вписался в его судьбу самой яркой страницей. Одних окопов и противотанковых рвов руками нашего земляка выкопан не один километр. Построены десятки дотов, на которые напоролись многие фашистские молодчики и сложили под ними свои головы. Видел, был рядом, боролся Николай Крашанин с теми воинствующими иноземцами. Совсем по-другому они выглядели, когда попадали в плен. Не раз пришлось Николаю конвоировать их в глубокий тыл пешими колоннами и целыми составами поездов. Шли они от Сталинграда, куда так горячо стремились, понурым стадом баранов, пожирающих все, что попадалось съестное на дорогах и обочинах. В обвисших, некогда блес­тевших мундирах, нищенски тянули они руки к тем же беженцам, вымаливая ку­сок хлеба, которых они безжалостно давили гусеницами танков и колесами броневиков. Им нужна была война, чтоб покорить целые народы, и от нее же пострадали. Не сломили они волю и стойкость советского человека, не вынесли и суровости нашей природы.

Помню, с каждого эшелона немецких военнопленных, которых пришлось сопровождать, – говорил Николай Феоктистович, – в зимнюю стужу на полу­станках, складывали огромными штабелями окоченевшие трупы. Вагонные са­нитары, из числа тех же военнопленных, бросали своих соплеменников в кучи, как бревна, и были рады подобрать любую случайную щепку, чтоб устроить потом в пути в вагоне костер. Кланялись они каждому нашему солдату и без конца твердили: «Гитлер капут». А в прифронтовой полосе, конвоируя группу пленных немецких солдат, Николай всегда старался держать оружие на боевом взводе. И не случайно, У немцев была налажена целая система диверсий. Много беды понаделали эти диверсанты в самом Сталинграде и его тылу. Одна из таких групп напала на подразделение, где служил Н. Крашанин, когда оно конвоировало пленных в тыл. Подкрались немцы незаметно. Николая прикладом или гранатой ударили по голове. Перестрелку он услышал, очнувшись чуть позже, но пленных все же отбить не дали. Вот и выходит, что война – это битва на линии фронта и далеко за ее пределами. Написал Н. Крашанин в редакцию все эти воспоминания не просто так. Есть в них свой ветеранский и военно-патриотический смысл. Во-первых, как говорил Николай Феоктистович, обидно становится за все военное поколение, вынесшее на своих плечах невиданную тяжесть лишений, что к его делам в последнее время (как это было на митинге 9-го мая) стало больше проявляться равнодушия, особенно у молодежи.         Во-вторых, ветеранов военных лет с каждым днем становится все меньше, а в обществе не перестают разделять ветеранов на участников и не участников фронта. Мне, например, однажды заявили: «Ваша контузия, (теперь я стал почти глухой), очевидна. Но Вам надо представить о контузии справку. Не знал я тогда, под Сталинградом, что на будущие времена следовало бы взять справку у того фашиста, который шарахнул меня по голове. У войны своя бухгалтерия. Я доволен, что остался жив и очень хочу, чтоб мои потомки не знали, что такое война.(по материалам районной газеты "Знамя труда".-1997.-4.06.1.-№42 (И. Волков)