Для каждого человека тот страшный воскресный день 22 июня 1941 года начался по-своему. И хотя прошло уже не одно десятилетие, моя память все еще хранит его до мельчайших подробностей…
Война меня застала на аэродроме в городе Белая Церковь, расположенном в 30 километрах от Киева. Там стоял авиационно-бомбардировочный полк, в котором я был начальником
службы авиационного вооружения авиационного полка. Я отвечал за техническую готовность и техническую исправность всего авиационного вооружения, установленного на самолете, и
обеспечение авиационными бомбами для подвески и бомбометания. Звание — воентехник 2-го ранга. На рассвете в 3 часа ночи 22 июня 1941 года личный состав части был поднят по тревоге. Самолеты привели в боевую готовность. А через несколько часов, утром, заместитель полка по политической части объявил, что на нас внезапно напала фашистская Германия без объявления войны. И мы вступили в военные действия для того, чтобы защитить Родину. Через некоторое время над нами пролетела армада немецких бомбардировщиков «Ю-88», на крыльях которых четко выделялись черно-желтые кресты. У нас зенитных средств не было, поэтому предпринять мы ничего не могли. Немецкие самолеты держали курс на Киев. Через некоторое время ослышались разрывы сбрасываемых на город бомб. После собрания командование дало боевое задание: готовить вылет наших самолетов. Мы сразу подвезли бомбы под наши скоростные бомбардировщики «СБ», стоявшие на аэродроме, подвесили их, и, по команде, днем наша первая эскадрилья пошла бомбить немецкие танковые колонны, которые двигались по шоссе с Западной Украины в сторону Киева. Задача перед летным составом полка: найти и разбомбить их. Был совершен вылет. Вскоре наши самолеты вернулись, но уже появились первые боевые потери: часть наших самолетов, около 5, не вернулась на базу. Некоторые пилоты спрыгнули с подбитых самолетов на парашютах, остались живы и благополучно вернулись на базу, продолжив военные действия через пару дней. В начале июля вся наша часть была переброшена на оборону столицы Украины. Все части, которые были около Киева, отступали. Большинство войск Юго-Западного фронта, обороняющих Киев, попало в окружение. Из окружения улетали самолеты бомбить немцев и уже не возвращались, а летели на другой аэродром. 17 сентября 1941 года в окружение попала и моя часть. Немцы окружили нас со всех сторон. Мы вели оборону, как пехотинцы. Когда мы попали в окружение, всем офицерам было приказано уничтожить все документы, чтобы они ни в коем случае не попали в руки немцам. Немногим советским воинам удалось спастись от плена.
Особое место в моей памяти о войне занимает день 26 сентября 1941 года, последний день боев в окружении. В этот день большая часть Юго-Западного фронта, отступившая на Полтаву в районе Лохвицы, в том числе и наша войсковая часть, попали в окружение. Противник, стремясь уничтожить советские войска, взятые в кольцо, обрушил на нас мощный артиллерийско-минометный обстрел. Вокруг все перемешалось: грохот, стоны раненых и дикое ржание обезумевших лошадей. Это был настоящий ад. На моих глазах падали мои боевые товарищи. Наша беззащитность разрывала душу. Но вера, что своей гибелью мы хоть немного смогли задержать продвижение противника, оставалась в наших сердцах. В этот день я был контужен. Рядом со мной за пригорочком взорвался артиллерийский снаряд, осколки в меня не попали, но звуковой волной контузило, и я потерял временно сознание. Когда очнулся, кругом было тихо и прохладно, доносилась чужая гортанная речь. Это были немецкие солдаты, загоняющие автоматами оставшихся в живых советских воинов в колонны. Тяжелораненых немцы добивали на месте. Потом был полевой лагерь для окруженцев, организованный на бывшем скотном дворе. Одеты мы были по-летнему — комбинезон, сапоги и пилотка, поэтому ночью, чтобы не замерзнуть, на навоз набрасывали солому, ложились сверху, друг к другу прижимались и таким образом спали, периодически переворачиваясь на другой бок. Дня через три в лагере встретил земляка. Мы с ним до этого знакомы не были, но из разговора поняли, что оба из Ленинграда. Разговорились и решили бежать. Так как в лагере очень много людей умирали, помощь-то не оказывали, немцы разрешали вывозить трупы на тачках. Недалеко было большое кукурузное поле, где кукуруза выше роста. Там и хоронили. Придумали план побега: я лег на тачку, а товарищ меня повез, якобы хоронить. Немец только посмотрел и махнул рукой, мол, «вези, вези». Как только до кукурузы доехали, так деру и дали. Я решил пробираться к фронту через Конотоп, где жили родители жены. В городе уже вовсю хозяйничали немцы. Оксана, моя жена, добралась до дома раньше меня и узнала о группе советских разведчиков, действующих на территории Конотопа; она-то и поведала мне о подпольной группе. Желающие могли присоединиться. Я согласился работать не раздумывая. Сначала никакой организованной работы не было, а затем к нам специально были направлены руководительница группы, разведчица Инна Сохина, и радистка Вера Долбина с радиостанцией. Они приехали под видом эвакуировавшейся семьи погибшего полицая. У них были сани, лошадь… А для того, чтобы это все было более правдоподобно, взяли из детского сада сироту, девочку 4—5 лет. Были подготовлены соответствующие документы: жена полицейского с дочерью и родной сестрой эвакуируются с прифронтовой полосы в связи с тем, что мужа расстреляли. Сани были загружены сеном, а внизу было сделано второе дно, где была спрятана рация. Как только они прибыли, началась плодотворная работа нашей группы. Задание получали по рации, а руководительница группы давала задания нам. К примеру, надо было следить какие немецкие воинские части идут, где они размещаются, где стоят зенитные установки, для того, чтобы их бомбить; какое настроение у населения, кто работает на немцев (фамилии). Также у нас была установлена связь с партизанским отрядом Колпака. У них была своя типография, там печатали листовки, которые мы распространяли. В этих листовках была информация о том, какое положение на советском фронте, где находятся немцы. Немцы все время говорили населению, что они двигаются вперед без потерь, а мы доносили реальную информацию о положении дел. В основном, незаметно расклеивали листовки, чтобы немцы не могли понять, кто это сделал. В руки, само собой, никому не давали, так как могли нарваться на шпионов. Таким образом, мы доводили правду до людей, находившихся на оккупированной территории города Конотопа. А для того, чтобы собираться конспиративно и не вызывать сомнения, на «большой земле» меня спросили, на что я способен. Вот тогда-то и пригодилось мне мое хобби — ремонтировать часы. Обратился в немецкую городскую управу Конотопа с просьбой трудоустройства. Рассказал, что до войны работал механиком на авиационном заводе в Киеве, что в пути эвакуации завода отстал от поезда. Женат, жена местная. Прекрасно разбираюсь в часах и прошу разрешения открыть часовую мастерскую. Все налоги буду платить исправно. Помещение для мастерской попросил на людном месте, чтобы проходимость была как можно больше. Немцам были нужны такие инициативные и лояльные к новой власти люди как я. Так в уголке парикмахерской на шумной улице, ведущей к железнодорожной станции, открылась часовая мастерская. Хорошо устроились, судачили соседи о хозяевах дома № 18 по улице Щербацкая, где мы проживали. «К Оксане приехал муж и тут же открыл часовую мастерскую». Их эвакуированная родственница Вера Долбина устроилась официанткой в столовой аэродрома. А сама хозяйка часто исчезала из дома: что-то где-то перепродавала. И только немногие знали о подпольной деятельности жителей домика на окраине города, утопающего весной в розовой дымке цветущих мальв. Члены разведгруппы, всего их было 17 человек, приходили ко мне под видом клиентов и передавали нужную информацию, я все это обобщал и передавал руководительнице группы, она зашифровывала, а радистка передавала по рации на Большую землю. Сеансы передач производили в подвале из нашего дома, где в нише стены была спрятана рация «Белка-12». Работали очень осторожно, но всего не предусмотришь. Однажды во время сеанса передачи в дом заявились два немца полевой жандармерии. Я встретил их с улыбкой, как и положено. А перед этим я подал знак, что в доме чужие — стукнул каблуком по крышке подвала и успел прикрыть крышку вязаным ковриком. «Нихт арбайт!» — показал на часы один из немцев. В это время в комнату вбежал котенок, стал ловить на коврике солнечные блики и постепенно коготками стягивал коврик с места. Я похолодел — за котенком с интересом наблюдал немец. После ухода «дорогих гостей» коврик облили скипидаром, и котенок обходил его стороной. Помню еще два случая, чуть не приведшие к провалу: батарейки для радиостанции мы получали длинным путем через связных, жителей села Великий Самбур (Конотопский район, Сумская область). Эту работу выполняла мама Оксаны — Анастасия Николаевна. Однажды в морозный день Анастасия Николаевна возвращалась домой с санками. На санках стояла корзина, набитая соломой, под соломой был мешочек с мукой, в муке были спрятаны батарейки, а сверху на соломе лежал десяток яиц. По дороге ее догоняют двое саней с немцами. Не выходя из саней, немцы спрашивают, откуда и что везет. Анастасия Николаевна объясняет, что обменяла вещи на десяток яиц. Немцы обрадовались, забрали яйца и махнули рукой — иди, мол. Второй случай произошел со мной в Конотопе. Я шел по железнодорожной платформе, за пазухой у меня были спрятаны батарейки. Вдруг вижу — впереди прямо на меня идет группа украинских полицаев. Бежать, уйти в сторону — уже поздно. В двух шагах от меня на платформе стоит общественный туалет. Я ускорил шаг, быстро вскочил в него и выбросил батарейки в выгребную яму. А полицаи уже ждут меня. Проверили мои документы и отпустили. Дисциплина у нас в группе была железная, работали строго по указанию Центра. Так, была отвергнута идея Веры Долбиной подложить немцам в пищу отраву. Иногда приходилось собираться вместе для обсуждения возникших проблем. Тогда для отвода глаз посторонних включали старенький граммофон, под звуки веселой музыки принимали решение и быстро расходились. Благодаря конспирации за все время работы подпольной группы, вплоть до освобождения Конотопа в сентябре 1943 года, не было провалов. Родина не забыла своих героев, после войны все члены нашей группы, в том числе и я, были награждены орденами и медалями «За отвагу». В моем личном архиве до сих пор сохранились некоторые подлинные документы периода работы в тылу немцев. После освобождения Красной Армией Конотопа в сентябре 1943 года меня отправили в город Чернигов в авиационный полк для продолжения службы.
О конце войны я узнал в городе Быхове, в Белоруссии. Рано утром, часа в 3—4, смотрим — выстрелы, выхлопы. Вышли на улицу — народ выбегает, объявили об окончании войны. Радости и слезам не было конца!!!
Вспоминая свою военную молодость, я всегда помню о погибших товарищах, не доживших до светлого дня Победы. Мы навсегда перед ними в вечном долгу. В краеведческом музее Конотопа до сих пор находятся экспонаты нашей подпольной группы: личные вещи, граммофон, висят портреты: мой и супруги, Оксаны Ивановны. В день 50-летия ВОВ награжден почетным знаком «Фронтовик».
Ранений не было. Имею контузию.
В блокаде Ленинграда от голода умерла мать, Илларионова Евдокия Ивановна, ей было сорок с небольшим лет, и бабушка. Младший брат Юрий Михайлович студент 1-го курса Ленинградского университета имени Ломоносова погиб в возрасте 19 лет при рытье оборонительных рвов, окопов при обороне Ленинграда.
Остались живы родственники: отец, Михаил Иванович Илларионов, был машинистом паровоза в Ленинграде во время войны. Также пережил блокаду брат Борис Михайлович, двоюродные братья — Кирюхины Лев Николаевич и Николай Николаевич, живут сейчас в Санкт-Петербурге. В период
войны они были еще маленькие, поэтому участвовать в военных действиях не могли.
Декабрь 2004 г.

В подготовке настоящих воспоминаний оказала помощь Боброва Оксана Алексеевна, руководитель местного отделения Общероссийской общественной организации «Молодежное
Единство» Химкинского района.