В конце июля 1942 года командование Германии, воспользовавшись тем, что сильные бои шли в Сталинграде, где решалась судьба нашей страны, двинула свои войска на Северный Кавказ с превосходящими силами в танках и авиации. Немцы стремились захватить Майкопские и Бакинские нефтепромыслы, чтобы лишить нашу армию горючего, а это грозило остановкой Советской авиации и танков, транспорта и Флота, Вражеские войска успешно продвигались, разбив заслоны наших войск на Дону и Тамани.
Связь между войсковыми частями была нарушена. Разбитые войска отступали в беспорядке к реке Кубань под бомбежками и обстрелами авиации.
Было много раненых, а транспорта не хватало для их эвакуации. Многие шли по дорогам сами, пешком. Мне прибывшему из госпиталя, после ранения, в свою воинскую часть, в Гулькевичи, под Кропоткиным, было поручено доставить группу раненых 31 человека, которые сами могли передвигаться и передать их в эвакогоспиталь или санитарный поезд на любой станции или в Армавире. Для такой задачи нужна находчивость. Повсюду столпотворение, а
поезда на мелких станциях не останавливаются.
Как мы добрались до Армавира, одному богу знать. У нас давно кончился выданный паек, не было воды, питание достать было трудно. Все обессилили, донимала страшная жара, а у некоторых была еще и температура. Но мои подопечные, превозмогая боль, страх, упорно двигались, не теряя надежды на помощь. Во время этого перехода нас проверяли периодически заградотряды, нет ли среди нас дезертиров.
В Армавире эвакогоспиталь уже погрузился в эшелон и нас направили в санитарный поезд, При посадке у больных отбирали оружие, которое потом отправляли в действующие части. Среди моих раненых был старший
сержант Снегирев Виктор Павлович - разведчик, он бывал в тылах врага, который не захотел отдать, кому попало свою трофейную, снайперскую винтовку и он отдал ее мне и еще кортик. Кортик был очень красивый, рукоятка заканчивалась головой, зловеще смотревшего орла. На одной стороне рукоятки блестели вдавленные, блестящие две молнии. На длинном, узком клинке в канавке написано по-немецки «ядовитая сталь»
Я в этом убедился сам, случайно задев лезвие пальцем левой руки, и эта ранка не заживала почти месяц.
На время посадки в поезд раненых, налетели немецкие самолеты Ю-87 "костыли", они бросали мелки бомбы и стреляли из пулеметов с бреющего полета. Летчики хорошо видели, что стоит санитарный поезд,
на крышах и боковых стенах вагонов были красные кресты и все же вели обстрел. Была страшная паника, ни кто не знал где можно укрыться. Часть моей группы легли прямо на землю, а часть раненых со мной укрылись в старом железнодорожном подвале, где уже сидели женщины с детьми. В период паники кто бежит сам не знает куда, кто прячется. Раненые из вагонов
вылезали и прятались под вагонами, а некоторые слезть не могли, то кубарем вываливались из вагонов тамбура на землю. Стоял страшный крик, стоны, проклятья, стрельба и разрывы бомб. После налета Юнкерсов на земле вокруг станции было много раненых и убитых, которых уберут только ночью. Выносили убитых из вагонов и уносили за станцию.
С трудом, но устроив своих подопечных в вагоны, набитые ранеными, я отправился к месту своего назначения, путь мой долгий и опасный, на каждом шагу.
Выходя из Армавира по проселочной дороге, я увидел
на кукурузном поле замаскированную батарею зениток, которую обслуживали девушки. В момент нового налета штурмовиков на город и станцию девушки действовали слаженно, умело, сбив два самолета врага, один из них не далеко горел в кукурузе. На долго ли хватит их усилий , глядя на них подумал я. В момент этого налета, я лег в кювет у дороги, где многие прятались от пулеметного обстрела авиации идущих по дорогам людей. Рядом лежала женщина, прикрывавшая собой грудного ребенка, и так на него легла, что чуть не задушила своего дитя. Мне пришлось ее столкнуть на бок, и тогда ребенок закричал. Я сказал – «что одурела?» А она – «это я с испугу».
За городом немцы сбросили небольшую группу десанта, и пять танкеток. Немцы мастера паники, эта группа стреляла во все стороны, создавая видимость большой силы. От танкеток люди уходили с дороги в поле, в кукурузу. С горки, куда уходила проселочная дорога в оптический прицел винтовки, я видел, как немец выходил из танкетки, брал у раненого солдата его винтовку и разбивал приклад о броню, а рукой показывал идти им в обратную сторону. Потом я узнал, что немцы заставляли возвращаться и убирать для них хлеб, который отправят в Германию. На передней танкетке, видел, как высунувшись из люка, стоял толстомордый офицер, когда колонна танкеток поравнялась с зенитчиками, из кукурузы зенитки залпом ударили по танкеткам и вдребезги разбили все машины. Ай да девушки, ай да молодцы.
До станции Невиномысская добрался с большим трудом на попутных машинах, они все были перегружены людьми и только видя мою сумку с красным крестом, меня брали в машину, в надежде на мою помощь им в дороге. Машины свернули с дороги я сошел, направляясь на станцию, в надежде что смогу сесть в какой-нибудь поезд идущий на Махачкалу. Но, увы, этого не случилось. Не доходя до станции, у водонапорной башни, начался налет двухмоторных самолетов на эшелоны, стоявшие на путях. Я спрятался в углубление при входе в башню, на дверях висел большой замок. А через дорогу красовался дом под железной крышей и красивой загородкой сада, где было много яблонь. Вдруг слышу из за загородки меня позвала женщина в свой сад. Я удивился, что ее голова выглядывала у самой земли. Оказалось, что она выкопала в саду щели, это узкие, глубокие канавы под углом одна к другой, где она и пряталась в период бомбежек. От взрывов бомб и их ударной волны было сбито много яблок, усыпано у подножия деревьев. Я зашел в сад через калитку, набрал яблок, ел их и шутил по поводу ее оборонных сооружений.
Женщина была молодая, но возрастом старше меня. Она уговаривала меня, не ходить по дорогам, а остаться с ней, а то убьют где-нибудь. К приходу немцев достанет мне документы и выдаст меня за своего мужа, но я не согласился на добровольный плен и дезертирство. Как видимо я ей понравился, что она не раз возвращалась к уговору. Наконец она собрала в самодельную сетку яблок, кружек домашнего изготовления колбасы и краюху хлеба мне на дорогу и сказала видишь мой дом полная чаша, надумаешь приходи, рада буду принять тебя. Поблагодарив и распрощавшись с казачкой пошел вдоль железной дороги, где много двигалось отступающих воинов и мирного населения. Выйдя на большак, где стояла колонна автомашин, они ехали за боеприпасами, я попросил командира подбросить меня куда можно. Он спросил, а ты не дезертир? Я показал командировку и документы и он разрешил меня взять. Где я сидел, машина шла не первой, и поэтому было много пыли "Эх дороги пыль да туман" Все мы сидевшие в кузове покрылись пылью, видны одни глаза сквозь пыльную маску. Так с этой автоколонной я доехал до Георгиевска, там была запланированная их остановка, дозаправка машин и кормление горячей пищей солдат. Они рассредоточили и замаскировали машины, я пошел к станции, увидев водоразборную колонку подошел, напился и решил смыть дорожную пыль. Снял гимнастерку и ремень, поставил винтовку, положил на землю сумку, гимнастерку повесил на штакетник-загородку палисадника дома, стоящего не далеко от железнодорожного вокзала, который горел от налета штурмовиков. Только успел ополоснуть лицо, как услышал команду "Воздух" и не успев даже одеться, как послышался свист бомб, пришлось залечь где застало.
Одна бомба попала под большой серебристый тополь и он падая, верхушками веток посек мою гимнастерку, превратив ее в лоскуты. Забрав, что осталось целым пошел от вокзала по дальше. Повсюду слышно стоны раненых, команды командиров. Вокруг горели дома и многие автомашины. Я старался помочь кому мог, благо у меня было много индивидуальных пакетов и бинтов. Подойдя к очередной автомашине с тентом, она осела на зад, от бомбы разбит задний мост. Рядом с машиной лежал с перебитой ногой ее хозяин-старший лейтенант. Наложив повязку на его раненую ногу, а вместо шины пошел деревянный метр сломанный мной пополам, который валялся рядом. Раненый меня спросил почему я без гимнастерки, а в замазанной, порванной рубашке?
Узнав мою беду сказал - залезь под тент в машину и выбери себе, что нужно. Это оказался склад вещевого довольствия части. Там выбрал себе новую гимнастерку, хромовые сапоги, а то мои здорово поизносились и носки сапог просили "каши". Оделся, повесив на себя подаренную винтовку, сунул за голенище кортик и подошел поблагодарить, a нач. ОВС говорит- посмотрите может еще что вам нужно, берите все одно бросать придется, машина разбита, перегружать не на что, много машин у нас сгорело. Но в дороге и иголка тяжесть, брали только самое необходимое. Меня как уже знакомого оказавшего их бойцам медицинскую помощь командир приказал посадить в одну из автомашин перегруженную бойцами части -автобата, вот с ними и доехал по пыльному грейдеру-дороге, обсаженную с обеих сторон тополями, до реки Терек.
На мосту через реку хозяйничали заградотрядовцы. Подошла и моя очередь показывать документы, лейтенант покрутил мои документы, а потом спросил показывая пальцем на винтовку-где подобрал? Я ответил сходи туда, махнул рукой на север, и ты подберешь, а он - мне и здесь не плохо, и отдал мне мою командировку пропуская через мост в город Беслан.
У моста скопилось много машин, людей военных и гражданских. Женщины с тощим скарбом и детьми, а что их держат- не мое это дело. Прямо против моста в капонире стояла самоходная установка, жерло ее нацелено на мост. Правее и левее дороги все вскопано, значит здесь решено дать бой и остановить движение врага. У моста на земле сидел капитан-артиллерист, раненый в голову и левое плечо. Увидев мою сумку с крестом, он попросил перевязать его. На окровавленных бинтах сидело много крупных мух. Перевязывая его, мы разговорились, так познакомились и стали попутчиками Николаем Кудрявцевым, у него была немецкая карта Кавказа, глядя на карту, мы решили для сокращения пути двигаться по азимуту-через горы. Он рассказал, что сидел у мост часа три и ни одной санитарной части не прошло.
Проселочная дорога была пыльной, ее обозначали колеи пробитые веками, колесами проезжающих арб, дорога уходила от основной магистрали в гору. Двигаться было тяжело, ноги как налитые свинцом, губы обсохли и полопались, гимнастерки сначала намокли от пота, а потом высохли и образовали разводы и пятна от соли. Вдоль дороги изредка стояли тополя и развесистые чинары, они тянули в свои тени, но мы торопились, хотя эта торопливость была медленной. Мы устали от всего виденного перенесенного: душу раздирающего свиста бомб, рева самолетов и их стрельбы, криков и стонов раненых, предсмертных воплей. Шли, наслаждались тишиной. Дорогу обрамляли кучи камней, на некоторых сидели копчики и высматривали себе добычу-полевок. На обочине, на большом плоском камне, на солнышке грелась большая красно-коричневая змея. При нашем подходе неохотно покинувшая свое место и скрылась меж камней . В дали было видно стадо баранов, которых сопровождал чабан-пастух в меховой шапке и бурке, в руках длинная палка, загнутая на конце. Меховая одежда не пропускает солнечные лучи и жители гор и пустынь не получают солнечных ударов, а бурка из войлока, кроме предохранения от солнца, дождей и холодов предохраняет спящего от змей, фаланг, скорпионов и другой нечисти, водящихся в степях Кавказа. Так шли мы молча, вслушиваясь в тишину, стараясь забыть тот ад в котором мы были. Но война напомнила о себе и здесь в горах. Поднявшись на горный перевал увидели на противоположной горушке аул-село местных жителей чеченцев и ингушей. Каждый дом их огорожен каменным забором-стеной, грубо сложенных один на другой, три стороны. Две из них упираются в гору, к которой приткнут домик. Домики большинства двухэтажные. На первом этаже помещается разная скотина, а на втором этаже, с открытой верандой во двор, все жители этого дома. На веранду можно зайти со стороны горы, не заходя во двор, хотя есть лестница с веранды во двор, где среди деревьев гуляет разная птица. Почти в каждом дворе растет тутовник и абрикосы, а также инжир и кое-где орешники. Одна стена дома земляная, ее прорыли в глубь горы, крыша плоская, на которой сушат фрукты, шерсть разбивая ее прутиком и складывают в корзины сплетённые из камыша.
На подходе к населенному пункту, мы наткнулись на труп майора советских войск, он лежал лицом в низ на дороге, а в спине где попали пули кровавые пятна. Мы остановились, рассматривая убитого. На нем был широкий ремень с портупеей и кобура, но оружие кто-то изъял, так же не было и сапог на ногах.
Нас увидели местные жители и стали собираться подходя по одному. Одеты они все в высокие меховые, бараньи шапки, а сверх рубашек одеты меховые безрукавки, моего спутника поразила такая одежда. Обуты почти все в самодельную обувь из сыромятной буйволовой кожи, стянутые сыромятным шнурком идущим от ступни по онучам до голени.
Я перевернул труп и из карманов гимнастерки вынул его документы: удостоверение личности и партийный билет, забрал с собой сдать в штаб. Старый житель, который подошел к нам первым, выглядел сухощавым, с белой бородой и горбатым узким носом, одет не как его селяне-кянчи, а высокую каракулевую, коричневого цвета шапку, замшевую на меху куртку и на ногах хромовые сапоги, он сказал: здесь проходили солдаты и самолет стал по ним стрелять вот убил его и у нас в загонах несколько овец и осла. Мой спутник сказал, что надо бы похоронить командира, то старший из них сказал на ингушском Эту собаку-гяура/не правоверного, грязного/хоронить не будем, пусть валяется" Нам по-русски сказал: Мы не знаем какой он веры и как его надо хоронить.
Я жил в Баку с детства, во дворе жили и играли со мной дети разных национальностей Кавказа, мы все говорили на своих языках, но все понимали друг друга, так с детства. осталось знание тюркских языков. Поэтому я понял, что сказал чеченец своим односельчанам ингушам т.к. у них один язык и говор, но не подал виду, что я понял их разговор. Сказал им, что мертвое тело может принести болезни в аул жителям и скоту. Но они упрямились и не хотели хоронить, тогда попросил лопату. Принести лопату согласились, но предупредили, чтоб я лопатой не задевал трупп, чтоб не осквернить их инструмент. Когда я копал, то некоторые помогали руками вытаскивать камни, земля была твердой, а мой товарищ не мог одной рукой помочь, могила выкопана не глубокая. Я свалил туда убитого и закопал. Возвращая лопату, увидел двух подростков, которые слушали разговор старших и ели арбуз. Увидев арбуз, у меня засосало под ложечкой, проснулся голод и жажда, тогда обратился к аксакалу /белая борода, уважаемый/ нельзя ли здесь купить арбуз?
Они прогнали в аул подростков, отвернувшись от нас поговорили между собой и вдруг аксакал сказал своему сыну на своем языке, который провожал подростков и был в стороне от остальных.
Оглум-сын ты отведи его на бахчу по дальше и оставь там, а кинжал его принеси мне, ружье можешь взять себе. Мне по-русски сказал"- иди с ним на бахчу и выбери сам арбуз". Мне был ясен его замысел-восточное коварство. Убить меня поручил сыну, сами старались увести моего товарища к аулу. Я поглядел в глаза моего провожатого-глаза теленка, большие и пустые, это животное которое умеет по человечески говорить. Да! такой и глазом не моргнет, убьет кого годно.
Я сказал аксакалу- уважаемый, отец возьми в подарок вот это и протянул ему кортик. Они все удивились. Он переспросил - это ты мне даришь? Да?
Да, да вам уважаемый, горцу без кинжала не возможно! Он из отличной стали и остр как бритва. Беря мой кортик, он пожал мне руку и сказал-"пойдём кунаком будешь/гостем/ и закричал сыну по-русски- иди сам и принеси большой и самый спелый арбуз, а по-чеченски - скорей, чего стоишь. Нас пригласили на поляну, ниже дома, где еще теплился костер и он объяснил нам, что здесь они разделывали баранов, убитых самолетами.
Как думаете аскеры/воины/ спросил один из жителей немцы к нам дойдут? Капитан, мой попутчик сказал- вряд ли, но может и придут, если их не остановят новыми силами, а надо бы остановить, беды много наделали и еще сколько будет. Подошли еще несколько мужчин и подростков, все говорили разом, не слушая друг друга. Старик-аксакал показывал подарок-кортик, который переходил из рук в руки и они цокали языками в знак одобрения. Наконец принес с бахчи огромный арбуз, темный, один бок желтый, которым он лежал на земле. На глазок он весил больше десяти килограмм. Аксакал сказал сыну" нарежь арбуз гостям. Тот вытащил из штанины нож с широким лезвием, длиной его лезвие 25-30 см., и как только тронул ноком арбуз треснул и развалился пополам. Когда мне подали огромный ломоть арбуза, ярко-красная мякоть с его имела аппетитно-ароматный запах. Я передал ломоть моему товарищу, он сначала сдвинул на бок автомат с круглым диском и взял ломоть и стал есть как ели ребята, без ножа. Я сказал, что первый ломоть надо бы посолить, а то в пути будем сильно потеть от арбуза и так наши гимнастерки украшены разводами соли на спине. Послали мальчика за солью, который быстро обернулся и принес в ладошке соли, протянул ее мне и высыпал в руку. Мы съели по паре ломтей арбуза, поблагодарив за угощение, собрались уходить, но аксакал сказал-подождите!
Я спросил-чего нам ждать? Увидите!
Николай встал и сделал шаг в сторону и поправил автомат в боевое положение, я тоже встал и приготовился к возможным неожиданностям. Оказалось он послал в аул за вином. Принесли бурдючек вина /это шкура молодого барашка, вывернутая и заполнена вином/ Он торжественно преподнес мне под одобрительный гомон его селян и сказал: вот вам на дорогу, это будет лучше соленого арбуза, подарок за подарок"! А чтоб вы не сомневались кунаки и он поднял бурдючек, откупорив деревянную пробку, сделанную в одной ноге бараньей шкурки и вылил себе в рот несколько глотков вина.
Мы попрощались за руку со всеми, даже с ребятами и двинулись по дороге, какую нам указали жители-самую короткую. Когда мы прошли по дороге
с километр, которая имела три канавки, глубоко уходившие в глинистый грунт, средняя канавка выбита лошадьми и ослами, а боковые колесами арб и потоками дождевой воды. Мой попутчик спросил: я все думаю и не пойму, на черта ты подарил ему этот кортик? Тогда я ему рассказал, что задумал этот аксакал, по этому я сделал ход конем т.к. меня бы ухлопал его сын на бахче, а тебя у костра!
Эх ты голова, ты бы мне сказал там об этом. Пойдем обратно и бросим в их подлые морды этот бурдюк, а я с ними поговорю из автомата.
- Что ты глупости говоришь, нам надо скорее от сюда убираться и успеть к своим, пока они не снялись с назначенного места и тогда душа будет спокойна.
Вот как помогло знание языка выпутаться из сложной ситуации и целыми прибыть в часть.
Я потом, после войны встретился с Николаем, бывшим моим попутчиком. Сколько было воспоминаний, но об этом расскажу в следующий раз!
10.08.95 г.
Фролов В. И.

Первый год войны, фронт далеко. Воинская часть строила полевые аэродромы вблизи границы с Турцией, союзницей Германии. Для осмотра места расположения воинской части и лагеря командир собрал в свою машину нужных ему офицеров: заместителя комиссара, зам. по тылу и врача. Проезжая проселочными дорогами Армении, между ухоженных виноградников, одиноко стоящих в поле или на пригорке часовен, мы видели порой скудный источник, рядом на камне надпись: «сиптаг» — белая, значит, пить ее можно, а если «шора» — черная вода, пить нельзя, заболеешь. Вблизи источников и речек, текущих с каменных гор, размещались селенья армян, а выше, на горке, церковь. Проехав населенный пункт, на окраине мы повстречали девушку, она несла на плече большой глиняный кувшин. Ее черные длинные косы доходили до колен, сияли огромные очи, но больше всего бросались в глаза ее яркие губы. Командир приказал шоферу остановиться и сказал девушке:

— Красавица, не дашь ли напиться из твоего кувшина?

Девушка сняла кувшин с плеча, поставила его на землю, подошла к машине и сказала: «Барев», что значит — здравствуйте.

Командир повторил свою просьбу, но она снова не поняла его, и тогда я объяснил ей, что он просит попить. Она сняла с кувшина примерно литровую эмалированную кружку, вынула деревянную пробку из горловины кувшина и налила. Но там оказалось красное вино! С кружкой, полной вина, она подошла к зам. по тылу и предложила ему выпить, он взял кружку и стал передавать ее командиру. Девушка снова взяла кружку и поднесла зам. по тылу, так как он был по возрасту старше всех сидящих и по армянским обычаям должен первым принять угощение. Когда все угостились вином, командир вынул красную тридцатку и протянул девушке, а она стояла с полной кружкой вина и предлагала нам еще выпить. Но увидев протянутые деньги, она закричала и плеснула в лицо командиру вином, облив и форму. Я объяснил, что командир оскорбил девушку, давая за угощение деньги. А ей я стал говорить какие-то извинения, но она кричала, и на крик из селенья бежали жители, по дороге выхватывая из загородок колья. Командир сказал:

— Надо скорее уезжать от этих сумасшедших.

Но я предупредил, что нас могут встретить по их сигналу в другом селе и тогда уж несдобровать. Мне пришлось выйти из машины навстречу бегущим и объяснить, что мы русские и местных обычаев не знаем.

Командир хотел ей подарить деньги, чтоб она могла купить себе бусы, и быть еще красивее, и понравиться тому парню, которого сама выберет.

Один из пожилых сказал:

— Пусть они загладят свою вину. Пусть сядут с нами в кружок на лужайке и каждый из вас скажет тост в честь этой красавицы.

Иного выхода не было: армяне стояли с кольями в руках, а это был веский аргумент в их пользу. Кто-то из них, сложив ладони рупором, передал приказ домой. Вскоре появился ковер, принесли тарелки с фруктами, лаваш, стаканы и два рога, окованных серебром. Один рог поднесли виновнику затеи — командиру. В рог помещалось не менее литра армянского коньяка. Заставили в искупление вины пить, но он не справился и с половиной содержимого. Рог обошел троих моих товарищей-попутчиков, и скоро мы еле держались на ногах. Шел громкий разговор, сначала я переводил, а потом и без переводчика обходились. Местные жители запели свои национальные песни, появились музыканты: барабан, бубен, зурна, кеманча. Начались танцы. Мы задержались в деревне до следующего дня.

Вот и познакомились с местными национальными обычаями. К отъезду форма нашего командира была постирана, отглажена. Провожали нас всем селом. Мы командиру дали старинные янтарные бусы, купленные в соседнем селе, чтоб он надел их красавице на шейку. И он надел, а она его поцеловала в знак примирения и прощения, а может и намека, что в этом селе много невест и одна из них стоит перед ним.

Фролов В. И.