Николай Яковлевич Амосов, родился 19.08.1925 года, почти всю свою долгую жизнь прожил и проработал в с. Паша. Рядовым прошёл всю войну. После войны женился. Вырастили и воспитали они с женой пятерых детей, восемь внуков и одиннадцать правнуков. О войне вспоминать ему тяжело, но всё-таки он решился рассказать о своём ратном пути.

Предоставляем ему слово.

- родился я в деревне Горка Доможировского сельсовета Пашского района Ленинградской области. В школе там окончил 4 класса. Потом отца перевели в Рыбежно, он заведовал пекарней, и мне пришлось сначала учиться в Рыбежно, а потом в 6-й класс пошёл в Надкопанье. Мать тоже пекарем работала. В семье у нас было 5 детей: я, Шура, Вера, Надя и Галя. 

В 1941 году отца взяли в армию. Мы остались с матерью. Старшая сестра работала бухгалтером в колхозе «Красный пахарь», который находился на правом берегу Паши. Мы поселились в Медведево.

В 41-м я окончил курсы трактористов в МТС, и стали нас распределять по колхозам. Тракторов тогда было мало, не хватало, я остался без трактора. Меня определили на катер, который ходил по реке. Когда началась война, военные стали строить мост через Пашу. По реке ходили баржи, гонки. Мой катер разводил паром для их прохода.

В 1942-м году как-то пришел с работы, мать говорит: «Вот тебе повестка». Ну, повестка и повестка… Я особенно не расстраивался. Райвоенкомат находился в Паше, на Советской улице. Пришли, собралось примерно триста человек. Нас принял работник военкомата и сказал: «Ребята, армии нужна помощь. Вы как, не против служить в армии?». А как мы можем быть против? Конечно, нет. Нам назначили, когда прийти. С собой нужно было взять котелок и нательное бельё. Из моей компании я попал в армию один.

Пришли к назначенному сроку. Поселили нас в землянку, землянка была большой, длинной. В ней находились призывники 24 года рождения. Их отправили сразу на Волхов, а нас заселили в землянку. Переодели, дали военное обмундирование: галифе, кирзовые сапоги, гимнастёрки. Мы солдаты. Оружия не давали. Наша обязанность- стоять на контрольно-пропускном пункте. На этом месте стоял один длинный баран, там никто не жил. Поставили шлагбаум. Машин тогда мало было. Колхозники возили молоко на лошадях. Мы обязаны были всех проверять. Но мы останавливали только машины. 

Тут я заболел брюшным тифом. Меня привезли в госпиталь, который находился в школе. Лежу, никто не принимает никаких мер, пока один солдат не сказал доктору: «Парень-то умирает, вы что думаете?!» Доктор осмотрел меня и отправил в другой госпиталь, в сплавную контору. Здесь я пролежал месяц. Начальник госпиталя, женщина, предложила мне продолжить службу у них. Я долго раздумывал, но потом сказал: «Нет, товарищ капитан, пойду в свою часть».

За мной пришёл муж сестры, служил он в 7-й армии старшиной музыкального оркестра. Наша часть называлась «истребительный батальон». Познакомился с Володькой Ефремовым из Октябрьской слободы, и мы вместе отправились в батальон, который находился уже в Часовенском, на бору. Там уже сделали землянки, в них и жили. Мы патрулировали деревню и охраняли сельповский склад с продуктами. Склад располагался в церкви.

Я стоял на пропускном пункте как раз у кладбища. По дороге ходила одна машина нашего батальона, битая полуторка, на ней работал Павел Смертин. Но мы проверяли. Нас тоже проверяли, не спим ли мы, стоим ли на посту.  

Через некоторое время, шёл конец 1942 года, нас решили отправить на Волхов. Немцы наступали. Нам говорили: «Синявино задыхается. Нужна помощь. Привезли всех в Волхов. Поселили в бараках, где жили строители Волховской ГЭС, заключённые. Сутки не кормят. Вторые - не кормят. А есть-то хочется. Потом, на третьи сутки, наконец-то привезли по котелку каши — ешь, питайся. Совсем другое дело! На следующий день несут кастрюлю на пять человек. Выливают в корытце, прибитое к стенке. Старшина считает: «Раз, два, три, четыре, пять — к этому корытцу. К этому... К этому...». Как ложкой стал мешать, там нет ничего, вода, да кое-где мёрзлая картошка или мёрзлая луковица. Ну, думаем: так будем жить, так с голоду подохнем. Но ребята раздобыли где-то мёрзлый лук, булку, всё это разогрели на печке. Питались, кто как смог.

Прошла неделя, ночью — тревога. Выстроились. Приходит полковник, а рядом с ним лейтенант. Полковник прошёл из одного конца барака в другой и отдал приказ лейтенанту: «Этих – направо! А тех – налево!». Нас повернули направо, и потом отправили в казарму. А остальных бросили под Синявино, на фронт. Там как раз шли самые тяжелые бои. Мы неделю живём в Волхове.

Вдруг ночью опять тревога. Зима. Мороз. Погрузили нас в вагоны и повезли к Дороге жизни. Выгрузили, и пошли мы к Ладожскому озеру. Подошли к Ладоге - ветер, холодина. Дали какой-то мази: «Намажьте руки и лицо! Отогните шапки!» Один ходит, раздаёт солдатам по два сухаря и по маленькой селёдочке, ржавой-ржавой. «Паёк» сунули в карман.

Стемнело. Путь вперёд. Вывели нас на Ладогу. Посты стоят. Машины уже ходили. Идёшь, идёшь, пить охота. Но нас предупредили: не подходить к постам, не пить воды, лучше откусить и пососать селёдки или сухарика. Вот так мы шли. Не доходя пяти километров до другого берега, пережили беду. Один наш солдат упал в снег, и на него наехала машина. Он закричал. Мы подскочили, подняли, положили его на муку и сами прыгнули на сани. У берега вышли на лёд. Приказ: укрыться в землянках. А там воды по колено.

Прошли мы по озеру З0 километров, устали. Увидели на берегу состав с вагонами, забрались туда. Кое-кто спать пристроился. Лейтенант ходит, выкидывает всех: «Давай в строй!» Выстроили, перекличку сделали - нет тридцати человек. Отстали по дороге. А может, занесло снегом или лёд провалился. Вода-то подступала: то придёт, то уйдёт. Под машинами лёд тоже садился, да и зима была холодная и очень суровая. Пересчитали, указали, в какой вагон садиться. Мы сели, нас потянули на Ленинград.

Прибыли на станцию Ржевка. Выгрузились. Завели всех в белое кирпичное здание. Там – нары. Лейтенант скомандовал: «Ложитесь, отдыхайте сколько хотите». Все мокрые, уставшие, завалились на нары. Сколько спали, не знаю. Может быть, сутки, а может двое. В одно утро кричат: «Подъём!» Построили нас, повели в столовую. Дали первое, второе и 200 граммов такого чёрного хлеба. Нельзя сказать, что мы голодом сидели, нас всё-таки поддерживали.

Пришёл офицер, за ним сержанты, стали нас распределять: по семь человек каждому сержанту. Я попал в З-й аэростатный полк, он базировался на Ржевке. А точка стояла у кинотеатра «Звёздочка». Сержант, такой высокий парень из Москвы, привёз нас на точку, и лейтенант был здесь. Поднимали и опускали аэростат машиной. За газом ходили, сядем на трамвай № 10, доезжаем до завода, там нам поменяют газгольдер, наполнят газом. Мы подвесим мешки с песком, держим его и ведём. Меня сержант определил в повара. Кому-то нужно было кормить 8 человек. В повара мне не хотелось, но ребята настояли. Первый раз сготовил обед: первое, второе. Поели, сержант спрашивает: «Ну как, повар годится?» Ответили: «Годится!» В аэростатном полку пробыл я недолго. Здесь и получил первую медаль «за оборону Ленинграда».

Немец налетел, как начал по этим аэростатам стрелять. Ни один не попал на трос, на котором аэростат висит. Как даст трассирующими пулями по аэростату – вспышка. Он же газам наполнен. И аэростата нет!

Аэростатный полк расформировали и отправили в другую часть. Дали нам зенитные пушки 45-миллиметровые. Как человек, знакомый с техникой, тракторист, попал я работать на моторах. Сначала обучили, изучали пушку мы здесь, на ходу. Старшина Окунь, молодой, подтянутый, вызвал меня и говорит: «Ты работал поваром и хорошо готовил. Мне нужен повар». Служили со мною там двое наших парней из Паши: Толя Болотнев и Вася Сорокин. Они тоже стали уговаривать: «Становись, нас подкормишь». Определили меня в казарму. Коечки стоят заправленные. Чистота, порядок. Указали кровать. Приказали: «На работу будешь ходить с каждым поваром! Тебя разбудят».

Это был хозяйственный взвод: сапожники, портные, повара. Устроился. Хожу на работу. Подъём в шесть часов. Учусь: смотрю, как повара закладывают, как разливают. Месяц, наверное, походил. Кормили, можно сказать, хорошо. Шёл 4З-й год. Идёшь на работу, смотришь: на заборе висят руки. Голодные ленинградцы просят: «Возьмите кольца, дайте нам хоть очисток. Выйдешь, быстренько, передашь что-нибудь, а сам думаешь: не дай бог попадёшься. Часть охраняли. Стояли мы в самом городе, на Лесном проспекте.

Приходилось всем заниматься: стоял на посту, охранял пушки, стоял у полкового знамени. Там тоже пост был. У складов стояли: у продовольственного и вещевого. Везде побывал. Голодным не был, а холоду схватили. На то война, на то зима.

С этими 45-миллиметровыми пушками дошёл я до Нарвы. Тащили мы их машиной. Когда началось наступление на Ленинградском фронте, мы освобождали Пушкин, Красное Село, Кингисепп. В Нарве я уже работал на моторах. Прибор стоит, на нём работают разведчики. Появился где самолёт, командир батареи даёт команду: «Запустить моторы!» Запускаем моторы. Их четыре, один солдат работает на двух моторах. Докладываю: «Третье орудие - есть ток! Четвёртое орудие — есть ток!» Командир батареи, старший лейтенант Одинец, командует дальше.

Пока мы тащили пушки по дороге к Нарве, по ямам и бездорожью, у одного мотора открутился шуруп на воронке, куда заправляется бензин. Налетели самолёты, командир батареи кричит: «Запускай моторы!» Я один запустил, кричу: «Третий - есть ток!» А четвёртого не запустить. Командир батареи кричит с мостика; «Расстреляю сейчас!». А тут хоть стреляй, хоть не стреляй! Подбегает командир орудия: «Коля, что?» Я ему: «Не запустить никак! Глохнет!» Подбежал командир батареи, трясёт наганом.

Старшина говорит: «Погоди, надо разобраться!» Как-то случайно пальцем заткнул эту дырку. А старшина нажал на кнопку, мотор и заработал. Посмотрели: воронка висит, а шурупа-то нет. Сосёт, а не запустить. Привернули шуруп, запустили мотор. Всё обошлось.

Расположились мы с пушками на берегу. Берег у Нарвы высокий, песчаный. Лесок такой. Пушки расставили. Машину угнали в сторону. Вдруг, откуда ни возьмись появилась какая-то женщина: «Помогите нам, мы отстали от своих. Никого тут нет!» А чем помочь? Отвечаем: «Бабушка, ничего у нас нет. Только она ушла, минут 10-15 прошло, как начал немец по нашей батарее лупить. Так и кладёт снаряды в шахматном порядке. Вероятно, разведчица была. Но всё обошлось, только у одной пушки визир оторвало. В Нарве мы простояли полгода, переходя с места на место. Потеряли здесь двух человек: старшину и командира четвёртого орудия.

Потом нас вернули обратно, в Ленинград. Приехали мы в Ленинград к концу войны. Дали нам другое орудие, русское, 80-миллиметровое. Снаряд - 80 килограммов - таскали вдвоём. Город был освобождён, но мы изучали новое орудие.

У этого полка было ещё подсобное хозяйство в деревне Шапка. Руководил этим хозяйством капитан Черных. Там были оставшиеся от немцев коровы, десять штук, и командирская землянка. Приехали туда, меня опять назначили поваром. 

Война прошла удачно для меня, ранений не имею. Когда война кончилась, шли разговоры, что 25-й год пойдёт на дембель. Но нас отправили на лесозаготовки в Финляндию, недалеко от Выборга. Городу нужен лес. Надо - пошли пилить. Два года, до 48-го. Только в 48-м году демобилизовался. Числился в отделении, а работал в лесу. Командир отделения был на меня зол. Пилили вручную, техники тогда никакой не было. Трелевали лес тоже на себе.

В 1948 году вернулся в Пашу. Мать уже тоже вернулась из эвакуации из Вологодской области.

Приехал —всё имущество на себе: бельё нательное, гимнастёрка. Пошёл работать трактористом в дорожный отдел. Работал я на тракторе, сначала на НАТЕ, потом на большом тракторе ЧТЗ. Дороги чистили. Конечно, еды не хватало, с одеждой тоже плохо было. Купить не на что. Приглянулась девушка и в 1949 году женился. В 50-м первый сын родился. Потом один за другим ещё четверо. Вот таи я отслужил службу. Слава богу, что остался жив. Не всем так повезло.